Kastamonu Escort Face

portalbromo.com – Menanggapai aduan masyarakat terkait tingginya nilai plasi pada transaksi jual beli bawang merah di kabupaten Probolinggo, komisi dua DPRD kabupaten Probolinggo gelar rapat bareng sejumlah pihak di pasar bawang Dringu, Senin ( 13/06/2022).

Sekedar diketahui, plasi adalah potongan berat barang timbangan yang diberlakukan pedagang kepada petani bawang merah, saat ini plasi yang berlaku adalah potongan 15 sampai 20 kg setiap satu kwintal.

Tampak hadir di rapat , ketua dan Sekretaris komisi dua, Sugito dan Reno Handoyo, camat Dringu Ulfiningtyas, Kepala Dinas Koperasi dan Usaha Mikro Kabupaten Probolinggo Anung Widiarto, Dinas Pertanian, Dinas Perekonomian, Satgas Pangan kabupaten Probolinggo, HKTI, perwakilan Polres dan Kodim, serta para perwakilan pedagang petani bawang merah di kabupaten Probolinggo.

Sugito menyampaikan, bahwasanya rapat terbatas tersebut meyangkut permasalahan plasi jual beli bawang merah yang dinilai terlalu tinggi, sehingga para petani selaku pihak yang merasa dirugikan mengadu kepada DPRD kabupaten Probolinggo.

“Ini terkait plasi yang dinilai tinggi sehingga merugikan para petani sebagai penghasil bawang merah. Dalam pembahasan nanti kita berupaya menghasilkan keputusan yang memberikan kebaikan kepada semua pihak, baik pedagang maupun petani” kata Sugito di pembukaan rapat.

Hazin Nur sala satu peserta rapat perwakilan dari petani mengatakan plasi yang berlaku saat ini dirasa sangat memberatkan, hal tersebut dinilai tidak sebanding dengan upaya petani dalam mendapatkan hasil.

“Biaya untuk penanaman bawang sangat tidak sedikit, itupun jika berhasil, karena sesungguhnya tidak ada rumus yang pasti untuk bisa mendapatkan hasil bawang yag sempurna, dengan operasional yang tinggi serta resiko rentan, masih ditambah plasi lantas kita dapat apa” katanya.

“Saat ini plasi dari pedagang itu naik 100 persen. Dimana, pada tahun 2010 lalu, plasi hanya mendapat potongan dari pedagang sebanyak 5,5 kilogram/kwintalnya. Kemudian pada 2015 naik 12 kilogram/kwintal. Dan saat ini potongan berat perkwintal menjadi 20 kilogram,” jelas Hazin Nur.

Ditengah diskusi antara pegadang, petani dan segenap SKPD, DPRD melalui komisi dua Reno Handoyo menengai, bahwasanya merujuk pada hasil pembahasan, penetapan plasi untuk kabupaten Probolinggo 7.5 persen per satu kwintal adalah jalan terbaik.

“Melihat hasil dari pembahasan, baik dari para petani, pedagang, dan segenap SKPD dan lembaga yang saat ini hadir, bagaimana jika plasi kita tetapkan 7.5 persen atau 7.5 kilo per satu kwintal. Jadi jika satu kali timbangan adalah dua kwintal, maka plasinya 15 kilo gram” ucap Reno Handoyo.

Sontak usulan tersebut di amini oleh semua pihak dalam rapat. Bahkan dalam rapat Reno menyampaikan DPRD sebagai kepanjangan dari masyarakat kepada pemerintah membuka pintu dengan lebar jika nanti ditemukan ada pihak-pihak yang keluar dari kesepakatan yang telah ditetapkan.

“Sebagaimana tupoksi DPRD sebagai penampung aspirasimasyarakat, silakan para petani mengadukan ke DPRD jika nanti ditemukan perihal yang tidak sesuai dengan kesepakatan yang sudah ditetapkan, kita siap mengawal” lanjutnya.

Kepala dinas koperasi mengatakan, angka plasi 7.5 persen adalah tertinggi di banding dengan tempat lain diluar Probolinggo, namun hal itu angka yang tepat.

“Yang perlu diketahui oleh pedagang, angka 7.5 persen tersebut adalah angka tertinggi dibanding dengan daerah lain di luar kabupaten Probolinggo, tapi saya rasa itu penetapan yang cukup realistis” ungkapnya.

Usai ditentukan kesepakatan angka plasi, segenap SKPD langsung menindaklanjuti, mulai dari pembuatan surat keputusan bersama, hingga sosialisasi kepada para pihak yang berkepentingan.

“Toongg bapak kepala pasar, segera dibuatkan baner, dipasang di depan terkait hasil dari rapat hari ini, keputusan berlaku mulai ini ya pak”. ucap Reno kepada kepala pasar bawangan Dringu saat penutupan rapat.(mr)

Xenofon ULIANOVSCHI, doctor habilitat, profesor universitar
Vitalie SÎLI, doctor în drept, conferenţiar universitar, USPEE „Constantin Stere“

Componenţa de infracţiune înglobează totalitatea semnelor care caracterizează fapta prejudiciabilă ca infracţiune. Prin latura obiectivă a infracţiunii, la rândul său, se înţelege totalitatea condiţiilor cerute de norma de incriminare privitoare la actul de conduită pentru existenţa infracţiunii1. Deci, latura obiectivă reprezintă totalitatea acelor semne care caracterizează fapta prejudiciabilă ca infracţiune doar sub aspect exteriorizat, fiind manifestarea în exterior a infracţiunii, exprimată în comportamentul persoanei vinovate, şi anume în cauzarea daunelor sau ameninţarea cu cauzarea daunelor obiectelor ocrotite de legea penală în anumite condiţii, într-un anumit loc şi în timpul prescris2.

Activitatea criminală, în totalitatea formelor de manifestare, este exteriorizată nemijlocit prin fapta prejudiciabilă care atentează direct asupra valorilor şi relaţiilor sociale ocrotite de legea penală. În esenţă, fapta (acţiunea, inacţiunea) prejudiciabilă reprezintă unul din semnele laturii obiective a componenţei de infracţiune şi poate consta atât în comportamentul activ al subiectului, cât şi în cel pasiv. Deci, specificul laturii obiective constă în faptul că aceasta poate fi percepută prin schimbările produse în realitatea obiectivă sau prin pericolul creat pentru valorile şi/sau relaţiile sociale.

În general, infracţiunea ca fenomen social, în realitate, întotdeauna se manifestă în activitatea exterioară a omului3, în comportamentul lui4.

Latura obiectivă a infracţiunii fiind partea exterioară a atentatului social-periculos asupra obiectului ocrotit de legea penală, este un act volitiv comis în realitatea obiectivă şi exprimat prin cauzarea daunelor obiectului indicat sau crearea pericolului de cauzare a unor daune acestuia5.

În acelaşi sens, A. Mariţ, menţionează următoarele: „Latura obiectivă a infracţiunii se realizează prin manifestarea exterioară a omului — acţiune sau inacţiune — care atinge, lezează valorile (obiectul juridic) ocrotite de legea penală, atingere care poate consta într-o anumită schimbare în realitatea obiectivă, denumită urmare infracţională“6. În mod similar se pronunţă şi unii doctrinari din România7.

A. Ungureanu, la rândul său, susţine că prin latura obiectivă a infracţiunii se înţelege fapta manifestată sub forma unei acţiuni sau inacţiuni, împreună cu urmările ce le produce, adică atingerea adusă valorilor sociale apărate de legea penală8.

În conţinutul oricărei infracţiuni, latura obiectivă apare prin descrierea trăsăturilor ce o caracterizează şi o deosebesc de alte infracţiuni.

Aşadar, prin latura obiectivă a infracţiunii se subînţelege activitatea unei persoane fizice care lezează sau pune în pericol anumite relaţii sociale protejate de normele dreptului penal. Cu alte cuvinte, activitatea desfăşurată de persoana infractorului este manifestarea externă a intenţiilor negative, cu aplicarea efortului fizic ce produce modificări în lumea exterioară9. Remarcăm că această definiţie nu este întru totul aplicabilă infracţiunilor cu caracter terorist, deoarece nu cuprinde cazurile în care infractorii creează starea de pericol sau lansează ameninţarea cu comiterea unei infracţiuni cu caracter terorist.

Studiul laturii obiective a infracţiunii permite formularea concluziei că aceasta constă din fapta social-periculoasă şi ilegală, care este săvârșită într-un anumit interval de timp, într-un loc concret, aplicându-se metode prestabilite, iar într-un şir de cazuri, cu utilizarea anumitor unelte sau mijloace, într-o anumită împrejurare care se creează în realitatea obiectivă în momentul săvârșirii infracţiunii. Latura obiectivă mai include consecinţele social-periculoase care au survenit sau puteau surveni în rezultatul săvârșirii faptei10. După cum menţionează V.N. Kudreavţev, viitoarea latură obiectivă a infracţiunii în forma ideală se formează în conştiinţa persoanei şi apoi într-o anumită măsură este tradusă în realitate. Alegerea de către infractor a obiectului atentatului, timpului, locului săvârșirii infracţiunii şi a mijloacelor de atingere a scopului criminal determină latura obiectivă a comportamentului său. Latura obiectivă presupune realizarea practică a intenţiilor criminale ale subiectului. Deosebit de clar acest fapt se observă în acele infracţiuni intenţionate care sunt săvârșite în baza unui plan elaborat din timp11. În categoria respectivă se înscriu şi infracţiunile cu caracter terorist.

Latura obiectivă a infracţiunii întotdeauna cuprinde semnele care sunt proprii doar infracţiunii concrete. Totuşi, infracţiunile aparte pot avea trăsături comune, inerente unei anumite componenţe de infracţiune. Din acest punct de vedere caracteristica laturii obiective a componenţei de infracţiune este mai îngustă decât caracteristica laturii obiective a unei infracţiuni concrete. Astfel, noţiunea de latură obiectivă în dependenţă de context poate semnifica: 1. o abstractizare ştiinţifică care caracterizează latura externă a comportamentului uman, perceput ca infracţiune. În acest caz ar fi corectă utilizarea noţiunii „latura obiectivă a componenţei de infracţiune“; 2. o construcţie legislativă care descrie trăsăturile obiective ale componenţei concrete de infracţiune, prevăzută de un anumit articol din CP. Acestei situaţii îi corespunde, spre exemplu, noţiunea „latura obiectivă a componenţei diversiunii“; 3. latura externă a infracţiunii comise de subiect. În acest caz este corect a utiliza noţiunea „latura obiectivă a infracţiunii“12.

Examinarea infracţiunii întotdeauna începe cu studierea laturii obiective a faptei, cu ceea ce a fost săvârşit în realitate. Stabilind schimbările survenite în lumea reală, ca rezultat al faptei comise de persoană şi determinând că ele constituie semne distinctive ale componenţei de infracţiune, poate fi caracterizată latura ei obiectivă, poate fi determinată atitudinea psihică a persoanei faţă de acţiunile sau inacţiunile sale, precum şi faţă de schimbările survenite în urma lor13.

Latura obiectivă a oricărei infracţiuni, indiferent de faptul care semne sunt formulate în componenţă, constă din: faptă (acţiune sau inacţiune), consecinţele criminale, legătura cauzală între faptă şi consecinţele criminale, timpul, locul, metoda, mijloacele, împrejurările săvârșirii infracţiunii. Lista semnelor laturii obiective este unanim recunoscută în literatura de specialitate. Divizarea lor în semne obligatorii şi facultative este posibilă doar cu refere la componenţa infracţiunii, dar nu şi la infracţiune, căreia, ca fenomen real, ele îi sunt inerente14. Totuşi, remarcăm că există anumite discuţii referitor la clasificarea acestora conform criteriilor de a fi obligatorii sau facultative. Astfel, la obligatorii sunt atribuite acele semne care sunt caracteristice tuturor componenţelor de infracţiune, iar la facultative doar cele care sunt caracteristice pentru anumite componenţe. În acest sens, după cum menţionează Popov A. N., sunt expuse câteva puncte de vedere. Într-un prim punct de vedere, sunt recunoscute semne obligatorii ale componenţei de infracţiune fapta, urmările prejudiciabile şi legătura cauzală între faptă şi urmări, celelalte fiind atribuite la semnele facultative, menţionându-se că acestea sunt obligatorii doar pentru infracţiunile materiale.

În alte surse, toate semnele menţionate sunt atribuite la obligatorii.

Conform celei de a treia viziuni, este considerat drept semn obligatoriu al laturii obiective numai fapta, deoarece doar ea este prezentă în orice componenţă de infracţiune, fiind imposibil a descrie infracţiunea în lege fără a indica trăsăturile faptei15, iar consecinţele, raportul cauzal, timpul, locul, împrejurările, metoda şi mijloacele — sunt atribuite la semnele facultative16.

De asemenea, în literatura de specialitate este expusă părerea că subelementele laturii obiective a infracţiunii (locul, timpul, modul şi mijloacele săvârşirii infracţiunii) nu fac parte din conţinutul infracţional (componenţa infracţiunii), ci din conţinutul concret sau infracţiunea concretă17.

Analiza laturii obiective a infracţiunii are o mare însemnătate pentru stabilirea esenţei sociale a infracţiunii în general şi a semnelor ei juridice. După caracterul acţiunii (inacţiunii) săvârşite şi schimbările produse în lumea înconjurătoare, se poate identifica obiectul special asupra căruia este îndreptat atentatul şi latura subiectivă a infracţiunii săvârşite. Această analiză este necesară pentru calificarea corectă a faptei săvârşite, de care depinde în primul rând caracterul infracţiunii şi mărimea pedepsei stabilite infractorului18.

Deosebirile dintre componenţele de infracţiune se exprimă, mai ales, prin diferenţierea semnelor laturii obiective a infracţiunii, deoarece anume după caracterul faptei săvârşite şi al gravităţii consecinţelor survenite, sau care ar putea surveni, după particularităţile locului, timpului, mijloacelor, metodelor, împrejurărilor săvârşirii infracţiunii sunt scoase în evidenţă trăsăturile caracteristice ale pericolului social propriu fiecărei infracţiuni19.

Fapta prejudiciabilă (acţiunea sau inacţiunea criminală), în opinia mai multor autori20, reprezintă unica trăsătură obligatorie a laturii obiective şi cea mai esenţială parte componentă a acesteia.

Semnele laturii obiective a fiecărei infracţiuni concrete sunt prevăzute în dispoziţiile articolelor corespunzătoare ale Părţii speciale a CP al RM. În funcţie de structura componenţelor de infracţiune, latura obiectivă poate fi exprimată în unele cazuri numai prin săvârşirea faptei prejudiciabile (acţiune sau inacţiune), iar în alte cazuri mai sunt necesare şi urmările prejudiciabile.

Anume în legătură cu aceasta, fapta este considerată drept semn necesar al laturii obiective a tuturor componenţelor de infracţiune, iar urmările, raportul cauzal, timpul, locul, împrejurările, metoda şi mijloacele săvârşirii infracţiunii — trăsături facultative.

Latura obiectivă trebuie analizată în strânsă legătură cu latura subiectivă, deoarece pentru existenţa infracţiunii nu se poate concepe una fără alta, fiindcă ele formează o unitate. Nu este suficient să fie stabilită numai comiterea de către o persoană a acţiunii (inacţiunii) şi urmarea periculoasă a acesteia, ci trebuie să se constate şi că acestea au fost precedate şi însoţite de procese psihice specifice vinovăţiei, ca trăsătură a infracţiunii întrucât răspunderea penală presupune atât un temei obiectiv (latura obiectivă), cât şi unul subiectiv (latura subiectivă). Latura subiectivă se deduce întotdeauna din cea obiectivă21.

Printre semnele laturii obiective a componenţei de infracţiune, în literatura de specialitate, în primul rând, este examinată fapta prejudiciabilă.

Fapta, ca semn al laturii obiective a componenţei de infracţiune, reprezintă un act ilicit şi social periculos de comportament uman22.

Fapta care nu este prevăzută de legea penală nu poate fi recunoscută infracţiune. Din acest motiv, fapta se referă la semnele laturii obiective a unei anumite infracţiuni doar în cazul în care este prevăzută de legea în vigoare. De asemenea, fapta este recunoscută infracţională în cazul în care ea se caracterizează prin pericol social evident. Pericolul social este capacitatea faptei de a cauza daune obiectelor ocrotite de legea penală, sau să creeze pericol de cauzare a daunelor.

În această ordine de idei, menţionăm că Legea penală a Republicii Moldova (art.14 CP al RM) prevede două modalităţi de realizare a faptei prejudiciabile:

a) acţiunea;

b) inacţiunea.

Acţiunea, în sensul laturii obiective a unei infracţiuni, consta într-o intervenţie activă şi ilegală a infractorului23, fiind o activitate periculoasă, prohibită de legea penală24. Altfel spus, acţiunea este o formă activă a conduitei omului, o comportare conştientă şi volitivă, care poate fi comisă fie printr-o mişcare a corpului, fie prin săvârşirea unui act pe care legea îl interzice, fie reprezintă o activitate prejudiciabilă mai puţin sau mai mult îndelungată25.

Deci, acţiunea este activitatea prin care se face, se realizează ceva printr-o singură mişcare sau manifestare descrisă a omului sau dirijată de om, sau chiar printr-o pluralitate de astfel de acte. Acţiunea constă într-o comportare (pozitivă) şi de aceea fapta antisocială săvârşită în acest mod este definită ca o faptă comisivă, iar infracţiune ca infracţiune comisivă26.

Acţiunile pot fi subdivizate în fizice şi informaţionale.

Acţiunea fizică se exprimă prin folosirea forţei fizice pentru înfăptuirea atentatului criminal şi pentru modificarea în acest fel a mediului exterior, fizic, al obiectelor lumii materiale.

Acţiunile informaţionale constau într-un astfel de comportament social periculos care presupune transmiterea anumitor informaţii altor persoane, expuse verbal sau prin diferite acţiuni cu conţinut informaţional: gesturi, mimici, variaţii ale vocii. În acelaşi timp, pentru unele infracţiuni este caracteristică îmbinarea acţiunilor fizice şi a celor informaţionale27.

În contextul celor menţionate, în primul rând, ne referim la actul terorist şi la alte infracţiuni cu caracter terorist, în structura cărora violenţa are un rol strict informaţional şi reprezintă o modalitate de ameninţare orientată spre impunerea anumitor acţiuni pe baza stării de frică inspirată prin intermediul violenţei. În cazul dat, acţiunea fizică dacă are loc, atunci este doar un element structural al acţiunii informaţionale, acţiunea de bază în acest caz având caracter informaţional (înaintarea revendicărilor, impunerea)28. Caracter strict informaţional au şi acele acţiuni cu elemente de terorizare care constau doar în ameninţarea cu săvârșirea sau ne săvârşirea anumitor acţiuni29.

Inacţiunea reprezintă a doua modalitate de realizare a faptei social-periculoase şi se caracterizează printr-o atitudine pasivă a subiectului30. Totuşi, pasivitatea nu înseamnă că persoana nu face în general nimic, ci presupune că ea nu săvârșește anumite acţiuni de oportunitate în interesul altor oameni, a societăţii şi statului sau le săvârșește necorespunzător31. Deci, inacţiunea ca faptă omisivă constă în a nu face ceva ce trebuie făcut, adică omisiunea sau abstinenţa de a îndeplini un act ordonat printr-o normă imperativă sau impus printr-o obligaţie legală sau convenţională32. Din acest motiv considerăm argumentată clasificarea infracţiunilor comise prin inacţiune în: 1. Infracţiuni comise prin inacţiuni absolute, adică persoana în genere nu-şi execută obligaţiile şi 2. Infracţiuni comise prin inacţiuni mixte, adică persoana îşi execută obligaţiile incomplet, parţial33. În cazurile inacţiunii mixte, făptuitorii nu preîntâmpină survenirea consecinţelor prejudiciabile, deşi, în virtutea legii, obligaţiunilor de serviciu sau ale celor profesionale, trebuiau şi puteau să le prevină. Pericolul apariţiei consecinţelor prejudiciabile poate rezulta atât în urma acţiunii unor forţe exterioare (forţele naturii, ale proceselor tehnologice, lucrului maşinilor şi mecanismelor, acţiunile altor persoane etc.), cât şi a acţiunilor comise cu vinovăţie sau fără vinovăţie a însuşi subiectului infracţiunii34.

Inacţiunea se caracterizează prin faptul că subiectul nu îndeplineşte obligaţiile prescrise şi prin aceasta oferă posibilitate să acţioneze forţelor care prejudiciază obiectele ocrotite de legea penală35. Deci, inacţiunea presupune întotdeauna prezenţa obligaţiei care persoana era îndatorată şi putea să o îndeplinească. În cazul în care nu există obligaţii sau persoana nu a putut să le îndeplinească din motive obiective, nu poate fi vorba despre răspunderea pentru inacţiune. Astfel, pentru ca să poată surveni răspunderea penală pentru inacţiune este necesară prezenţa a trei părţi componente: 1) persoana era obligată să acţioneze; 2) a avut posibilitatea de a acţiona; 3) persoana nu a îndeplinit obligaţia care o avea36.

Obligaţiile, neîndeplinirea cărora poate conduce la tragerea la răspundere penală, pot avea la bază diverse temeiuri:

1) cerinţele normative care se conţin în Constituţie, lege sau alt act normativ;

2) ordinul, dispoziţia, decizia instanţei de judecată şi alte acte obligatorii;

3) contractul, prin care persoanei îi sunt stabilite anumite obligaţii;

4) caracterul profesiei sau al statutului de serviciu;

5) comportamentul precedent al persoanei.

Estimarea prezenţei la persoană a posibilităţii de a acţiona trebuie să se bazeze pe aprecierea tuturor circumstanţelor cauzei, precum şi a posibilităţilor subiective ale acesteia. Este necesar a stabili dacă a avut persoana concretă, de o anumită vârstă, experienţă, cunoştinţe, stare a sănătăţii etc., posibilitatea de a a-şi exercita obligaţia ce-i revine37.

Conform altor opinii, obligaţiunea de a acţiona poate să reiasă din: 1) indicaţia directă a legii sau a unui alt act normativ; 2) îndeplinirea îndatoririlor de serviciu sau ale celor profesionale; 3) relaţiile de rudenie şi familiale; 4) activitatea anterioară a persoanei care, prin comportarea sa, a pus victima sau alte persoane ocrotite de legea penală într-o situaţie primejdioasă38.

Doctrina penală deosebeşte două forme ale inacţiunii: 1) inacţiunea pură; 2) inacţiunea mixtă.

Inacţiunea pură constă în neîndeplinirea acţiunilor pe care persoana trebuia şi putea să le comită, indiferent de survenirea consecinţelor.

Inacţiunea mixtă presupune comiterea infracţiunii de care legea o leagă survenirea anumitor consecinţe prejudiciabile. În cazurile inacţiunii mixte, făptuitorii nu preîntâmpină survenirea consecinţelor prejudiciabile, deşi, în virtutea legii, obligaţiunilor de serviciu sau ale celor profesionale, trebuiau şi puteau să le prevină. Primejdia apariţiei consecinţelor prejudiciabile poate rezulta atât în urma acţiunii unor forţe exterioare (forţele naturii, ale proceselor tehnologice, lucrului maşinilor şi mecanismelor, acţiunile altor persoane etc.), cât şi a acţiunilor comise cu vinovăţie sau fără vinovăţie a însuşi subiectului infracţiunii39.

Cu referire la infracţiunile cu caracter terorist inacţiunea apare în cazurile în care se fac ameninţări cu inacţiune sau cu inacţiune repetată dacă nu vor fi îndeplinite cerinţele subiectului. Aşadar, prin inacţiune ameninţarea nu poate fi săvârșită, deoarece, ca şi orice influenţă informaţională, presupune transmiterea anumitei informaţii prin mesaj. Lipsa transmiterii unei informaţii determinate, a exteriorizării acesteia mărturiseşte despre lipsa acţiunii ca faptă consumată40.

În context, este binevenită concluzia lui Emelianov V.P., care susţine că se poate ameninţa cu inacţiune, însă este imposibil a inacţiona la exprimarea ameninţării41.

De fapt, atât acţiunea, cât şi inacţiunea sunt produse ale activităţii conştiente a omului, adică sunt fapte care exprimă voinţa lui. Acţiunea sau inacţiunea volitivă a omului presupune întotdeauna prezenţa unor anumite scopuri, care determină direcţia voinţei sale42.

Un alt semn important al laturii obiective este consecinţele infracţiunii, adică urmările care survin în urma săvârşirii faptei penale.

Consecinţele infracţiunii reprezintă schimbarea produsă asupra obiectelor ocrotite de legea penală sau pericolul producerii unei asemenea schimbări, în urma comiterii faptei (acţiunii, inacţiunii) prevăzute de legea penală43. Adică, consecinţele infracţiunii constau în rezultatul pe care îl produce acţiunea sau inacţiunea făptuitorului care se materializează în schimbarea ce are loc în realitatea obiectivă44. Deci, constatăm că acestea cuprind dauna cauzată obiectului ocrotit de legea penală în urma săvârşirii infracţiunii45. Obiectul şi consecinţele infracţiunii sunt intrinsec legate între ele. Consecinţele infracţiunii nu pot fi percepute fără obiect, ele sunt determinate de conţinutul obiectului căruia infracţiunea dată îi aduce daune46.

Rezumând susţinem opinia că urmarea periculoasă este acea modificare negativă a realităţii înconjurătoare pe care fapta săvârşită a produs-o sau este susceptibilă să o producă şi care-şi găseşte expresia în periclitarea, vătămarea sau ameninţarea valorilor sociale apărate de legea penală47. Considerăm că formularea respectivă redă mai complet esenţa şi specificul consecinţelor infracţiunii cu caracter terorist.

În esenţă, consecinţele infracţiunii reprezintă în sine o noţiune complexă. În dependenţă de caracterul daunei cauzate obiectului de atentare, consecinţele infracţiunii pot fi materiale sau nemateriale (formale).

Consecinţele materiale se clasifică în: a) patrimoniale (dauna reală sau venitul ratat, survenite în urma delapidării, distrugerii, avarierii sau pierderii bunurilor); b) fizice (dauna materială personală — victime omeneşti, provocarea daunelor sănătăţii)48, c) ecologice (daunele atmosferei, solului, apelor, subsolului, pădurilor, regnului animal şi vegetal, altor obiecte din natură)49.

Consecinţele materiale se deosebesc prin asemenea caracteristici cum ar fi cuantumul şi gravitatea daunelor cauzate.

Consecinţele nemateriale, la rândul său, se exprimă prin cauzarea daunelor morale, ideologice, organizatorice etc., spre exemplu daunele drepturilor şi libertăţilor omului50. Deci, consecinţele nemateriale se caracterizează prin aceea că ele nu pot fi identificate în spaţiul naturii fizice înconjurătoare, dar în domeniul relaţiilor social-obşteşti (morale, politice, organizatorice etc.). Spre deosebire de consecinţele materiale ele nu pot fi enumerate strict, însă ele sunt la fel de reale ca şi consecinţele materiale.

Consecinţele nemateriale sunt de două feluri: a) dauna cauzată intereselor persoanei (înjosirea cinstei şi demnităţii, încălcarea drepturilor politice, de muncă şi a altor drepturi nepatrimoniale, încălcarea libertăţii personale etc.); b) dauna cauzate activităţii aparatului de stat şi a organizaţiilor obşteşti (infracţiuni comise prin abuz de putere, infracţiuni contra justiţiei, infracţiuni contra ordinii de administrare etc.)51. Conform altor opinii consecinţele nemateriale se clasifică în: 1) morale, cauzate intereselor personalităţii; 2) politice (uzurparea puterii de stat, schimbarea ilegală a orânduirii constituţionale); 3) organizatorice, care provoacă daune activităţii normale a aparatului de stat sau diferitelor organizaţii neguvernamentale52.

Considerăm că în cazul infracţiunilor cu caracter terorist, sub aspectul consecinţelor, pot fi observate anumite particularităţi. Astfel, prin comiterea infracţiunilor din grupul analizat sunt produse atât consecinţe materiale, cât şi nemateriale, frecvent acestea conţinându-se direct în scopul urmărit de făptuitori.

În unele componenţe de infracţiune sunt indicate consecinţe diferite, cum ar fi, spre exemplu, cauzarea atât a daunelor patrimoniale, cât şi fizice (tâlhăria etc.).

Consecinţele prejudiciabile survin în urma săvârşirii acţiunii, sau în urma inacţiunii. Semnificaţia consecinţelor constă în faptul că anume prin ele se manifestă pericolul social al infracţiunii. Caracterul şi cuantumul consecinţelor survenite serveşte la identificarea gravităţii infracţiunii comise, fapt luat în considerare la soluţionarea chestiunilor ce ţin de răspunderea penală.

În articolele Părţii speciale a CP consecinţele sunt descrise în mod diferit şi cu precizie diferită, uneori fiind descrise într-o formă generală (spre exemplu, „alte urmări grave“). În cazurile în care consecinţele sunt indicate în articolele Părţii speciale a CP, acestea au o „componenţă materială“ (infracţiuni cu componenţă materială).

În unele articole ale Părţii speciale a CP se menţionează pericolul survenirii anumitor consecinţe, adică însuşi pericolul survenirii consecinţelor este considerat de legiuitor drept consecinţă negativă deosebită. Răspunderea în asemenea cazuri este prevăzută pentru crearea posibilităţii reale de survenire a consecinţelor social periculoase (componenţe de stare).

De asemenea, într-un şir de articole nu se conţine indicarea asupra consecinţelor social periculoase, fiind pasibilă de pedeapsă însuşi comiterea faptei interzise de lege (infracţiuni cu componenţă formală). Lipsa în normele despre infracţiunile cu componenţă formală a menţiunii privind consecinţele nu înseamnă că această infracţiune nu cauzează daune. O asemenea construcţie legislativă a laturii obiective a componenţei de infracţiune înseamnă doar că pentru calificarea infracţiunii nu este necesar a stabili caracterul şi cuantumul daunei cauzate.

CP conţine articole în care răspunderea este stabilită pentru pregătirea sau tentativa de infracţiune, adică în cazul lipsei consecinţelor şi în situaţia comiterii parţiale a faptei (infracţiuni cu componenţă redusă).

În majoritatea articolelor din Partea specială a CP este prevăzută componenţa de bază a infracţiunii şi formele calificate ale acesteia (infracţiuni cu componenţă mixtă).

În lege consecinţele sunt reflectate în următoarele forme:

— indicarea directă a unei consecinţe social periculoase (omorul);

— indicarea consecinţelor alternative (moartea în masă a animalelor sau alte consecinţe grave);

— indicarea în diverse părţi ale componenţei de infracţiune a consecinţelor alternative (daune grave sănătăţii, decesul, moartea a două sau mai multe persoane etc.);

— unei liste deschise a consecinţelor (descrierea faptei şi sintagma „alte urmări grave);

— indicarea asupra consecinţelor care au un caracter estimativ (daune esenţiale, urmări grave);

— indicarea asupra posibilelor consecinţe (acţiunile care creează pericol pentru decesul unor oameni);

— indicarea asupra consecinţelor ca semn calificativ al componenţei de infracţiune.

În dependenţă de faptul dacă în construcţia legislativă consecinţele sunt luate în considerare pot fi deosebite următoarele componenţe de infracţiune:

Materiale — infracţiunea se consideră consumată din momentul survenirii consecinţelor;

Formale — infracţiunea se consideră consumată din momentul comiterii faptei;

Reduse — infracţiunea se consideră consumată din momentul săvârşirii parţiale a faptei;

De pericol — infracţiunea se recunoaşte consumată din momentul creării posibilităţii reale de survenire a consecinţelor (act terorist);

Mixte — infracţiunea se consideră agravată din momentul săvârşirii faptei cu consecinţele descrise în lege (cauzarea daunelor în proporţii deosebit de mari)53.

Consecinţele infracţiunii exprimate prin posibilitatea survenirii acestora prezintă prin sine crearea de către vinovat a tuturor condiţiilor pentru survenirea daunei reale. În acest caz există pericolul cauzării unei daune serioase obiectului ocrotit de dreptul penal, cu toate că el încă nu este vătămat.

Posibilitatea survenirii daunei ca formă a urmărilor infracţiunii nu este întotdeauna indicată de legiuitor nemijlocit în dispoziţiile normelor de drept penal. Ea, de regulă, este trecută sub tăcere de legiuitor în majoritatea componenţelor de infracţiune, numite componenţe formale. Însă, neindicarea consecinţelor dăunătoare nu înseamnă că în componenţele de infracţiuni formale fapta nu creează nici o posibilitate de cauzare a daunei. Pericolul cauzării daunei obiectului de atentare întotdeauna este presupus de legiuitor când se formulează asemenea norme în dreptul penal.

În dependenţă de faptul dacă se includ consecinţele în componenţa de infracţiune în calitate de semn de sine stătător al ei sau nu, în dreptul penal se acceptă divizarea tuturor componenţelor de infracţiune în formale şi materiale.

Formale se numesc acele componenţe de infracţiune, în care legea penală consideră drept latură obiectivă a componenţei de infracţiunii însuşi faptul săvârşirii acţiunii sau în cazul inacţiunii social-periculoase, independent de viitoarele consecinţe ale faptei săvârşite.

Materiale se numesc acele componenţe de infracţiune în care legea penală consideră ca latură obiectivă a componenţei nu numai săvârşirea acţiunii sau inacţiunii social-periculoase, dar şi survenirea anumitor consecinţe criminale indicate în lege54.

Consecinţele prejudiciabile survin în urma săvârşirii unei acţiuni sau în urma inacţiunii. Semnificaţia consecinţelor constă în faptul că anume prin ele se manifestă pericolul social al infracţiunii. Caracterul şi mărimea consecinţelor survenite permite constatarea gradului prejudiciabil al infracţiunii comise, ce urmează a fi luat în calcul la soluţionarea chestiunilor privind stabilirea răspunderii penale55.

Legiuitorul formulează norma de drept penal în mod diferit. Pentru atragerea persoanei vinovate la răspunderea penală, în unele cazuri, este suficient doar săvârşirea unei anumite acţiuni sau în cazul unei inacţiuni, care formează o componenţă consumată de infracţiune. Consecinţele survenite, însă, se află în afara componenţei formale şi vor fi luate în considerare de instanţa de judecată la individualizarea pedepsei vinovatului56.

Componenţele formale de infracţiuni sunt formulate de către legiuitor în următoarele cazuri:

a) când infracţiunea survine în mod inevitabil concomitent cu săvârşirea unei anumite acţiuni şi separarea lor (a acţiunii de consecinţă) este imposibilă;

b) când obiectul ocrotit de legea penală este de importanţă atât de mare, încât posibilitatea cauzării de prejudicii acestui obiect trebuie preîntâmpinată din timp;

c) când acţiunea (inacţiunea) poate produce consecinţe infracţionale diverse, care sunt greu de caracterizat şi de pus la evidenţă57.

Semnificaţia prezenţei în cadrul legii penale a componenţelor formale este una incontestabilă, în special pentru activitatea de prevenire şi combatere a criminalităţii. În cazul în care vor fi formulate doar componenţe materiale, atunci acţiunile (inacţiunile) comise ar fi pedepsite foarte rar, chiar dacă pericolul social al acestora este evident58.

Componenţele materiale de infracţiuni, pe lângă semnele obligatorii ale laturii obiective mai includ de asemenea şi survenirea anumitor consecinţe. În componenţele materiale consecinţele criminale urmează a fi constatate în mod separat. Astfel, este insuficient a demonstra că fapta prejudiciabilă a cauzat un anumit prejudiciu. Mai este necesar de stabilit că consecinţa periculoasă cauzată este anume aşa cum este descrisă în dispoziţia legii penale. Componenţa materială consumată va avea loc atunci când vor surveni anumite consecinţe criminale. Ne survenirea acestor consecinţe va indica doar asupra prezenţei tentativei de infracţiune sau lipsa componenţei de infracţiune în fapta săvârşită.

Pentru descrierea consecinţelor infracţionale legiuitorul utilizează diferite metode. Într-un şir de componenţe de infracţiuni, consecinţele infracţionale sunt indicate concret, în alte cazuri legiuitorul indică doar asupra gravităţii consecinţelor, făcând uz de aşa termeni ca: „consecinţe grave“, „daune considerabile“, „daune esenţiale“ etc.

Clasificarea componenţelor de infracţiune în materiale şi formale are o mare importanţă atât teoretică, cât şi practică. Ea oferă posibilitatea de a stabili momentul consumării infracţiunii concrete şi de a o califica corect. De asemenea, clasificarea componenţelor de infracţiune indică în care cazuri organele de urmărire penală sunt obligate să constate legătura cauzală dintre acţiunea (inacţiunea) persoanei şi consecinţele survenite. Faptul survenirii consecinţelor periculoase în componenţele materiale trebuie în mod special dovedit prin intermediul raportului cauzal, care se stabileşte între fapta săvârşită şi dauna cauzată.

Orice infracţiune generează de obicei nu o singură, ci câteva consecinţe criminale. Acest fapt are loc din cauza că infracţiunea în mod inevitabil încalcă diverse elemente ale unuia şi aceluiaşi obiect sau ale unor obiecte diferite ocrotite de legea penală. Dar aceste consecinţe nu sunt echivalente, adică nu au aceeaşi importanţă. Printre ele se disting consecinţe principale şi facultative (complementare). Consecinţele principale întotdeauna formează un element al componenţei de infracţiune.

Consecinţele facultative, la rândul lor, constituie elemente suplimentare ale componenţei de infracţiune. Ele, de regulă, nu pot fi mai grave decât consecinţele principale, deoarece, în caz contrar, ele vor depăşi cadrul componenţei concrete de infracţiune59.

Prezenţa caracterului multiplu al acţiunilor teroriste generează şi o consecinţă multiplă unică a acestor infracţiuni. Ea se compune din daunele aflate într-o anumită corelaţie între ele şi cu elemente structurale a acestei fapte complexe şi poate conţine diverse îmbinări ale daunelor concrete aflate în unitate indisolubilă sub forma daunelor survenite şi sub forma creării pericolului.

Dacă actul terorist şi infracţiunile cu caracter terorist se îmbină cu comiterea unor acţiuni social periculoase, atunci în aceste cazuri sunt posibile asemenea variante ale consecinţelor, care fac parte dintr-o consecinţă unică.

În urma comiterii acţiunilor violente survin consecinţe sub forma cauzării daunelor reale victimelor nevinovate, proprietăţii etc. Însă, prin aceasta, consecinţele acţiunilor violente care fac parte din acţiunile teroriste nu se consumă, deoarece aceste acţiuni sunt comise nu pentru sine însăşi şi ascund pericolul repetării, şi, deci, pericolul survenirii unor noi consecinţe asemănătoare, adică, în acest caz, consecinţa are două laturi — 1. survenirea reală a daunelor şi 2. pericolul survenirii reale a unor daune asemănătoare în viitor. Anume acest caracter dublu a consecinţelor, în special al acţiunilor general periculoase, precum şi a altor acţiuni devenite publice, generează următoarea consecinţă — apariţia stării de frică în rândul populaţiei, adică printre oamenii care direct nu au nimic comun cu acţiunea comisă, cu destinatarii influenţei teroriştilor. Consecinţa menţionată, de regulă, survine în mod real, însă nu sunt excluse cazurile când calculele teroriştilor de a ameninţa populaţia pot să nu să se îndreptăţească şi atunci această consecinţă va avea loc sub forma unui pericol real. Consecinţele acţiunii de bază (înaintarea cerinţelor şi impunerea destinatarilor influenţei) pot consta atât în pericolul real de survenire a unei astfel de daune, care tind teroriştii să o producă, cât şi survenirea daunelor reale în cazul satisfacerii cerinţelor acestora60.

Sub aspectul ce vizează actul terorist şi alte infracţiuni cu caracter terorist, îmbinate cu ameninţarea comiterii acţiunilor general periculoase sau a altor acţiuni, atunci în acest caz, comparativ cu îmbinarea expusă mai sus a daunelor concrete, diferenţa constă doar în consecinţele acţiunii iniţiale, care se manifestă prin pericolul survenirii consecinţelor sub forma victimelor inocente sau a daunelor proprietăţii etc., iar astfel de consecinţe cum ar fi apariţia stării de frică în rândul populaţiei sau grupurilor sociale şi cauzarea daunelor destinatarilor influenţei teroriştilor pot atât real să survină, cât şi să se afle la stadiul pericolului de survenire reală61.

În context, din perspectiva laturii obiective, unele infracţiuni cu caracter terorist sunt infracţiuni formale (de exemplu, infracţiunile specificate la art. 1401, alin. (5) art. 142, alin. (1) şi alin. (2) art. 275, alin.(1) art.2781, 279, 2791, 2792, alin.(1) şi lit. f) alin.(2)art.280, art.284, lit. a), b), d) şi g) alin.(l) art.2891, alin.(2), (4) şi (7) art.295, art.2951, 2952 CP al RM). În cazul unor modalităţi agravate, aceste infracţiuni adoptă aspectul de infracţiune materială (de exemplu, modalităţile consemnate la lit. b) alin.(3) art.278, alin.(3)art.2781, lit. c) şi d) alin.(3) art.280, alin.(2) art.2891, alin.(2) art.292, alin.(3)art.2952 CP al RM).

Alte infracţiuni din cadrul grupului examinat sunt infracţiuni materiale (de exemplu, infracţiunile prevăzute la lit. d), e) alin. (2) art. 1401, alin. (1), (3) art. 142, lit. c), d) alin. (2) şi lit. a), b) alin. 3) art. 275, alin.(4) art.278, lit. a), b) alin.(2) şi alin.(5)art.2781, lit. c), e) şi f) alin.(1) art.2891 , alin.(1) art.295 CP al RM). În sfârşit, în ipoteza săvârşirii infracţiunii specificate la alin.(11) art.292 CP al RM, atestăm indicii unei infracţiuni formal-materiale62.

Prezenţa semnelor unei infracţiuni materiale, cât şi ale infracţiunii formale poate fi atestată în cazul infracţiunilor specificate la art. 342, 343 CP al RM63.

Dintr-o altă perspectivă, unele dintre infracţiunile cu caracter terorist din Capitolul XIII se comit prin acţiune sau inacţiune (în situaţia infracţiunilor specificate la alin.(4) art. 278, alin.(5) art. 2781, art.280, 2891 CP al RM).

Deci, generalizând constatăm că latura obiectivă a infracţiunii are un rol deosebit datorită semnificaţiei ce îi revine în constatarea particularităţilor infracţiunii în general, dar şi al componenţelor infracţiunilor cu caracter terorist, atât sub aspectul delimitării de alte componenţe de infracţiune, cât şi al identificării trăsăturilor individuale ce caracterizează o anumită componenţă de infracţiune.

Виталий ГАМУРАРЬ, доктор права (к.ю.н.), конференциар университар (доцент)

С распадом бывшего СССР и как результат исчезновение биполярного мира, мировое сообщество оказалось перед сложным выбором — как реагировать на целый ряд вооруженных конфликтов, возникших в различных концах света — в Европе, Африке, Азии. В качестве примера для разных континентов можно привести конфликты на территории вывшей Югославии, Руанды, Сьерра Леоне, в рамках, которых были совершены массовые преступления, в том числе квалифицированные как военные преступления, преступления против человечности и геноцид. Ответом на эти серьезные вызовы международному сообществу было создание Советом Безопасности ООН Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии (МУТЮ) и Международного уголовного трибунала по Руанде (МУТР) — соответственно резолюциями 841 (1993) и 955 (1994), а также создание Специального суда по Сьерра-Леоне (СССЛ)1 в 2002 году.

1. Вопросы, связанные с юрисдикцией МУТЮ, МУТР и СССЛ

С самого начала отметим то, что могут возникнуть некоторые возражения по поводу того, что характер МУТЮ и МУТР отличается от СССЛ — первые два были созданы при отсутствии согласия государств, на чьей территории были совершены международные преступления — они были созданы по решению Совета Безопасности ООН, тогда как СССЛ относится к категории так называемых интернационализированных (hibrid) трибуналов, созданных при участии ООН, с включением в их состав местных судей. Данные отличия не являются единственными между назваными структурами, однако субъектом нашего исследования является определение уровня влияния судебной практики вышеназванных инстанций на процесс унификации норм международного права, применяемых к вооруженным конфликтам международного и немеждународного характера.

Другим аргументом включения этих судебных инстанций в единую группу при рассмотрении предложенного вопроса является то, что практика названных трибуналов непосредственно связанна с проблемой применения права Женевы в рамках вооруженных конфликтов немеждународного характера. Если в случае МУТЮ и МУТР в принципе вопросы не возникают, то в случае СССЛ, данный аргумент менее весом. В свою очередь, приведем пример позиции СССЛ в случае с Ломейским соглашением об амнистии лиц участников многолетней кровопролитной гражданской войны на территории Сьерра-Леоне, представляющего собой вооруженный конфликт немеждународного характера. В данном случае возникает вопрос — вправе ли Суд отклонить Соглашение об амнистии по отношению к лицам, совершившим военные преступления во время вооруженного конфликта немеждународного характера? Решение по амнистиям, вынесенное на основе Ломейского соглашения, имеет принципиальное значение для развития международного гуманитарного права, поскольку это первое решение международного уголовного суда, в котором прямо сказано, что амнистия не препятствует преследованию за международные преступления международными и иностранными судами. Вопрос о законной (законности амнистий или юридической силе амнистий) силе амнистий с точки зрения международного права рассматривался МУТЮ в решении по делу Furundzija. Трибунал пришел к заключению, что лицо может привлекаться к ответственности за пытки международным трибуналом, иностранным государством и при смене режима в стране, даже если лицу, совершившему соответствующее деяние, ранее была предоставлена амнистия.2 Однако судебное решение ограничивается констатацией незаконности амнистий в случае преступления пытки и не содержит аналогичных выводов относительно других международных преступлений. По мнению некоторых экспертов, решение по амнистиям, предоставленные на основании Ломейского соглашения, выходит за рамки обычной международной судебной практики.3

Однозначным является тот факт, что распространение международных судебных и квазисудебных органов стало характерной чертой современного международного сообщества. Возникновение различных международных и интернационализированных уголовных трибуналов это лишь один из важнейших аспектов данного явления, которое, в свою очередь составляет часть общей тенденции, которую Комиссия по международному праву называет раздроблением, или, чтобы придать ей нейтральное звучание, диверсификацией международного права.4

Характеризуя влияние вышеназванных судебных инстанций на процесс унификации норм, применяемых к вооруженным конфликтам международного и немеждународного характера, необходимо сказать о двух других трибуналах, оказавших существенное влияние на процесс кодификации права войны в целом. Речь идет о Нюрнбергском и Токийском военных трибуналах.

Принятие Уставов Нюрнбергского и Токийского трибуналов придало мощный импульс кодификации международного гуманитарного права: впервые договорными нормами был определен круг преступных деяний, влекущих за собой привлечение к ответственности в индивидуальном порядке, и в то же время были учреждены суды, которые приняли ряд практических решений и выработали принципы, получившие всеобщее признание. Так, например 11.12.1946 г. Генеральная Ассамблея ООН единогласно приняла Резолюцию № 95 (I) «Подтверждение принципов международного права признанных Уставом Нюрнбергского Трибунала».5

Развитие международного гуманитарного права определяется необходимостью обнаружения непосредственной взаимосвязи между предметом и целью самого международного гуманитарного права, и созданием указанных трибуналов. В реальности, не будучи самостоятельным законотворческим процессом, их юриспруденция, несомненно, является важным дополнительным средством, позволяющим установить, существует ли та или иная норма права, и определить ее значение и объем действия.

Среди разного рода проблем возникших перед международными трибуналами отметим то, что им было необходимо найти аргументы в пользу применения норм МГП вооруженным конфликтам немеждународного характера. В связи с этим отметим, что МУТЮ, в соответствии с положениями Устава в рамках какого-либо разбираемого дела, имеет полное право квалифицировать конфликт на основании критериев ст.1.6 Его решение могло бы стать и обязывающим для государственного деятеля, оспаривающего такую квалификацию7.

Заслуживает внимания тот факт, что такие страны как США, Великобритания, Франция, при принятии Советом Безопасности ООН резолюции 827 (1993) в которой был одобрен Устав МУТЮ, выразили мнение, что положения Устава ООН, предоставившее ему юрисдикцию в отношении нарушений законов и обычаев войны, охватывает и обязанности, установленные на территории бывшей Югославии международным гуманитарным правом, действовавшим в момент совершения указанных деяний, в том числе статьи 3, общей для всех четырех Женевских конвенций, и обоими Дополнительными протоколами 1977 г.

Таким образом, Устав наделил МУТЮ юрисдикцией не только в отношении права войны в классическом понимании, но также и в отношении нарушений общей статьи 3. Такое положение основывается на том, что установленные в ней запреты представляют собой обязательный минимум для всех сторон в конфликте немеждународного характера, означающий, что данный минимум должен применяться в конфликтах любого вида. Другим подтверждением вышесказанного является положение статьи 3 Устава МУТР, в соответствии с которой Трибунал уполномочен подвергать судебному преследованию лиц, нарушающих законы и обычаи войны. В качестве аргумента можно привести также судебную практику Трибунала.8

При определении обычного характера содержания статьи 3, Трибунал косвенно сослался на практику Международного Суда9 и МУТР.10

В решении Апелляционной палаты по делу Тадича11 Трибунал отметил, что Совет Безопасности ООН в принятой резолюции № 808 (1993)12 дал квалификацию вооруженных конфликтов на территории бывшей Югославии и одновременно наделил Суд компетенцией квалифицировать данные ситуации.

Определяя юрисдикцию МУТЮ и МУТР, Совет Безопасности ООН пошел на принципиальное нововведение, строго ограничив ее конфликтом, который с 1991 г. происходил на территории бывшей Югославии (МУТЮ) и геноцидом в Руанде (МУТР). Таким образом, Совет Безопасности неявным образом наделил себя полномочиями Обвинителя, став единственным органом, принимающим решения о целесообразности создания специальных трибуналов.13

Практика специальных судов отличается от общепринятого принципа, применяемого при оказании судебной помощи в целях борьбы с международными преступлениями — aut dedere, aut judiciare. Его значение в основном заключается в том, что, если запрашиваемое государство отказывает по определенным причинам в экстрадиции, оно должно передать дело своим компетентным властям для судебного преследования в соответствии с запросом запрашивающего государства. МУТЮ и МУТР, обладая параллельной юрисдикцией с национальными судами, обладает и приоритетом в отношении юрисдикций национальных инстанций. Так, например, законы Боснии и Герцеговины о сотрудничестве с МУТЮ прямо устанавливают, что независимо от стадии судебного расследования уголовного дела в национальных судах Боснии и Герцеговины, если МУТЮ направляет просьбу относительно подсудимого, Верховный суд Боснии и Герцеговины должен прекратить судебный процесс и передать этого подсудимого Трибуналу.14 В Германии существуют аналогичные положения, и Душко Тадич, обвиняемый по первому делу МУТЮ, был, соответственно, передан в Гаагу по просьбе МУТЮ в ходе судебного процесса, осуществляемого национальным судом Германии.15

Мы исходим из того, что деяния, совершенные в непосредственной связи с международным или немеждународным вооруженным конфликтом, имеющие серьезные последствия для жертвы, подпадающие под категорию военных преступлений, считаются тяжкими нарушениями международного договорного и обычного права. Таким образом, мы даем частичный ответ на вопрос о юрисдикции МУТЮ по отношению к конфликту на территории бывшей Югославии. При этом отметим, что применение норм международного гуманитарного права зависит не от воли заинтересованных сторон, а от объективного факта наличия вооруженного конфликта. Таким образом, по мнению МУТЮ, законы войны применяются на всей территории сторон в конфликте или, в случае вооруженного конфликта немеждународного характера, на всей территории, контролируемой одной из сторон, до восстановления мира или — во втором случае — до мирного решения проблемы, ставшей причиной противоборства сторон.16

2. Судебная практика МУТЮ и МУТР через призму ее влияния на процесс унификации норм применяемых к вооруженным конфликтам международного и немеждународного характера

Практика Нюрнбергского и Токийского военных трибуналов, учрежденных после Второй мировой войны, утвердила двухъярусную концепцию преступления, распространённую в странах общего права.17 В качестве отправной точки она проводит различие между деяниями, влекущими уголовную ответственность, состоящими из материального элемента (actus reus) и ментального элемента (mens rea), с одной стороны, и обстоятельствами, исключающими уголовную ответственность, с другой — тенденции особенно проявляющееся в организации уголовного процесса. Обстоятельства, исключающие уголовную ответственность, включают не только материальные основания для исключения уголовной ответственности, но и процессуальные препятствия к осуществлению уголовного преследования.

Посмотрим, как на практике МУТЮ и МУТР решает вопросы, связанные с унификацией норм, применяемых во время вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера. Напомним, что при определении индивидуальной уголовной ответственности, Нюрнбергский и Токийский трибуналы определили, что уголовной ответственности за военные преступления подлежат не только исполнители, но и те, кто приказывает их совершить, независимо от их официального положения. Уставы МУТЮ и МУТР явным образом упоминают, что обе формы ответственности отражают обычное право и определяют объем этой ответственности, считая виновными и тех, кто планирует военные преступления и склоняет к их совершению, а также в любой форме помогает в их планировании, подготовке и осуществлении. Наличие связи между действиями тех, кто ответственен в первую очередь, и тех лиц, кто им пособничал, является обязательным для обвинения кого-либо в пособничестве совершению противоправного деяния. Данное правило нашло свое отражение и в практике Трибунала.18

При этом индивидуальная уголовная ответственность наступает не только в результате действия, но и в случаях, когда лицо преднамеренно или по небрежности проигнорировало норму, четко и ясно предусматривающую обязанность совершить определенные действия. Такого рода ответственность применяется в отношении командиров и других начальников, не принявших необходимых мер для предотвращения или пресечения совершения противоправных действий лицами, находящихся в их подчинении. Практика МУТЮ и МУТР подтверждает правило о том, что данное положение применяется в отношении командира19 в условиях существования более или менее организованной структуры при наличии одного или более подчиненных,20 тем самым подтвердив обычный характер данной нормы.

Нельзя не огласиться с теми, кто считает, что распространение такого рода ответственности на других начальников, которые не являются военными командирами, вытекает, в том числе и из обычного права.21 Кстати такая позиция подтверждается и практикой МУТЮ и МУТР. Автор, на которого мы ссылаемся, отмечает, что в своих решениях оба трибунала пришли к заключению, что должностное лицо, действующее от имени государства и наделенное соответствующими полномочиями или de facto представляющее правительство и осуществляющее фактический контроль над своими подчиненными, может быть привлечено к ответственности за неприятие мер, хотя в этом случае требуется, чтобы соответствующее лицо знало о предпринимаемых действиях, а не просто не проявляло должной бдительности и не предотвратило совершение указанных действий, как в случае военного командира.22 Трибуналы сославшись на некоторые процессы проходивших в судах различных государств после Второй мировой войны, пришли к заключению, что этому виду ответственности могут подлежать как военные командиры, так и гражданские лица, если последние использовали свое влияние и приказали совершить преступление либо не использовали своего влияния в целях предупреждения этого преступления.23

Указанные трибуналы в свою очередь разработали двухъярусную концепцию уголовной ответственности более детально. Они пришли к выводу, что состав международного преступления должен подразделяться на три составных элемента, в отношении каждого их них должен устанавливаться и материальный и ментальный элементы. Первым шагом должно было стать установления наличия вооруженного конфликта или нападения на гражданское население, включая ответа на вопрос о том, были ли обвиняемому известно о нападении. Вторым шагом являлось установление наличия в деянии элементов одного или нескольких преступлений предусмотренных Уставами трибуналов, а также имелся ли у обвиняемого соответствующий ментальный элемент. И наконец, на третьем этапе определяется степень индивидуальной уголовной ответственности обвиняемого. Данный вопрос был детально рассмотрен в одной из статей известными международными экспертами Марко Сассоли и Лора Олсон.24

Судебная палата МУТЮ в деле Тадича применила концепцию вооруженного конфликта, использованную Апелляционной палатой. Таким образом, судебная палата положила в основу своих доводов толкование определения, выработанную Апелляционной палатой: «Критерий, примененный Апелляционной палатой для определения существования вооруженного конфликта для целей общей ст. 3, концентрируется на двух аспектах конфликта: его интенсивности и организации сторон конфликта. В вооруженном конфликте внутреннего или смешанного характера эти тесно связанные критерии употребляются исключительно с целью, как минимум, проведения различия между вооруженным конфликтом и бандитизмом, неорганизованными и скоротечными восстаниями или террористической деятельностью, которые не являются предметом международного гуманитарного права».25

Два аспекта внутреннего вооруженного конфликта, сформулированные Судебной палатой в деле Тадича, — интенсивность конфликта и организация его сторон, — предоставляют основания для признания вооруженного конфликта de facto. Судебная палата в деле Делалича поддержала эту интерпретацию немеждународного вооруженного конфликта, утверждая, что для различения случаев гражданского неповиновения или террористической деятельности внимание следует акцентировать на продолжительности вооруженного насилия и степени организации участвующих сторон.

В связи с этим отметим, что концепция внутреннего вооруженного конфликта, закрепленная в решении по делу Тадича, в равной мере, как и ее адаптация в ст.8 (2) (f) Римского Статута Международного Уголовного Суда, представляет прогрессивное развитие международного гуманитарного права.

Данная концепция характеризуется двумя критериями. Во-первых, она обеспечивает основу для применения общей ст.3 для Женевских конвенций, а во-вторых, эта концепция характеризует условия для определения существования вооруженного конфликта, указывая на отличия от ситуаций внутренних беспорядков. В связи с этим отметим, что до вынесения решения в деле Тадича по вопросу юрисдикции единственным критерием, разграничивающим ситуацию внутреннего вооруженного конфликта, был критерий, содержащийся в ст.1 (1) Дополнительного протокола ІІ. Снижение порога, требуемого указанной статьей, имело следствием расширение концепции внутреннего вооруженного конфликта путем включения ситуаций мятежа, которые до сих пор не требовали применения международного гуманитарного права. Общая ст.3 сейчас признана применимой нормой в ситуациях партизанской войны, где военные действия происходят между организованными вооруженными группами без участия правительственной власти.

Решив, что является компетентным рассматривать дела о предположительном совершении серьезных нарушений общей статьи 3, независимо от характера конфликта — международный или немеждународный, Трибунал заключил, что в соответствии с обычным правом, данная норма, несомненно, применима к любым видам конфликтов, поскольку она охватывает минимальные обязанности, которые должны соблюдать все противоборствующие стороны.26

Относительно МУТР необходимо отметить, что именно данный Суд впервые применил международное право в случае немеждународного вооруженного конфликта. То обстоятельство, что геноцид был совершен гражданами Руанды против граждан Руанды, было безотносительным к назначению наказания за преступления против человечности или геноцид, совершавшиеся во время конфликта, поскольку составы этих преступлений более не предполагали обязательной связи с международным вооруженным конфликтом. Устав МУТР предоставляет юрисдикцию в отношении нарушения статьи 3, общей для Женевских конвенций (статья 4 Устава МУТР), а также статьи 4 (2) Дополнительного протокола II. Так, по мнению немецкого профессора Герхарда Верле, это было решающим шагом в направлении формирования международно-правового института ответственности за преступления, совершенные во время гражданских войн.27

3. Применение норм международного гуманитарного права в практике СССЛ

Изначально отметим, что юрисдикция Специального Суда по Сьерра-Леоне распространяется на преступления против человечности, военные преступления и серьезные преступления по законодательству Сьерра-Леоне, совершенные на территории этой западноафриканской страны в период с 30 ноября 1996 года.28 В состав Суда входят судьи, назначенные Генеральным Секретарем ООН и правительством Сьерра-Леоне. Однако во всех палатах Суда большинство составляют «международные» судьи. С точки зрения судебной практики Суда и ее влияния на применимость и толкование международного гуманитарного права, на наш взгляд наибольший интерес вызывает решение Апелляционной камеры от 13 марта 2004 г., которое отклонила предварительные ходатайства за отсутствием оснований.29 По ее мнению, Ломейское соглашение не является договором или соглашением, имеющим договорную природу, и независимо от его обязательности для правительства Сьерра-Леоне, оно не влияет на ответственность физических лиц, подлежащих преследованию международным трибуналом за международные преступления, указанные в статьях 2-4 Устава СССЛ. Ссылаясь на судебную практику и приводя теоретические аргументы, Апелляционная камера заявила: «Разумеется, государство не может предать забвению такие преступления, в отношении которых другие государства имеют юрисдикцию, позволяющую подвергать виновных в их совершении судебному преследованию в силу того, что обязательство защищать человеческое достоинство является императивной нормой и получило характер обязательства erga omnes».30

Третьим пунктом в схеме аргументов Апелляционной камеры было определение пределов предоставления амнистий с точки зрения международного права. В дальнейшем рассмотрим доводы приведенные Судом, вызвавшие неоднозначную реакцию среди специалистов. Тем не менее, мы не можем игнорировать такое важное решение, тем более что оно вызвало такую реакцию.

Рассматривая вопрос о пределах предоставления амнистий в международном праве,31 судьи в определяющей степени основывались на доктрине универсальной юрисдикции. Судьи пришли к выводу, что предоставление амнистии относится к компетенции государства, осуществляющего свои суверенные полномочия.32 В то же время, в случае универсальной юрисдикции одно государство не может лишить другое его юрисдикции в плане преследования лиц, совершивших преступления, посредством предоставления последним амнистии.33 По мнению Суда, амнистия не может распространяться на преступления по международному праву, поскольку к ним применяется универсальная юрисдикция и в силу того, что «обязанность защищать человеческое достоинство — императивная норма, принявшая характер erga omnes».34

Несмотря на то, что решение Апелляционной камеры не показывает на основе предметного анализа материалов каждого из дел, рассматриваемых в Суде, в частности, дел о военных преступлениях, совершенных во время немеждународного вооруженного конфликта, почему к ним должна применяться универсальная юрисдикция, такого рода тенденция явно просматривается в доктрине современного международного права, что дает серьезные основания говорить о возможности включения серьезных нарушений статьи 3, общей для всех Женевских конвенций, и Дополнительного протокола II в общепризнанный перечень преступлений, к которым применима универсальная юрисдикция.35

Другим аргументом является то, что по сути своей статья 6 (5) Дополнительного протокола II не оправдывает предоставление амнистий лицам, совершившим серьезные нарушения во время внутреннего вооруженного конфликта, поскольку такие нарушения являются международными преступлениями по обычному международному праву.36 В связи с этим попытаемся предположить, что тем самым существует косвенная обязанность привлекать к ответственности лиц, совершивших преступления во время вооруженного конфликта немеждународного характера.

4. Уголовная ответственность за международные преступления на основе принципа универсальной юрисдикции

Общепринято, что преступления по международному праву направлены против интересов международного сообщества в целом. Таким образом, поскольку международные преступления обладают универсальным характером, позволим предположить, что международное сообщество правомочно осуществлять уголовное преследование, а также наказывать лиц совершивших таковые независимо от того, кто совершил их или против кого они были совершены. Современной тенденцией является тот факт, что преобладает концепция, в соответствии с которой нарушения международного гуманитарного права, применимого к немеждународным вооруженным конфликтам, могут повлечь уголовную ответственность в соответствии с международным обычным правом. Однако пределы преступного поведения в немеждународных вооруженных конфликтах в некоторой степени уже, чем в международных вооруженных конфликтах, поскольку не все нормы международного гуманитарного права применяются к немеждународным вооруженным конфликтам. Отметим, что принцип универсальной юрисдикции нашел свое отражение не только в международной судебной практике, но также в судебной практике многих государств. Позволим себе утвердить, что на сегодняшний день преобладающим является правило, по которому международные преступления не являются внутренними делами государств. Таким образом, преследования по международному праву за совершение международных преступлений не могут быть ограничены под предлогом вмешательства во внутренние дела государства. Как отмечает известный немецкий профессор Герхард Верле: «последствия деяний затрагивающих наиболее существенные интересы сообщества государств, по определению не ограничены национальной юрисдикцией государства, где было совершено соответствующее преступление».37

Однако остановимся на вопросе применимости данного принципа в практике международных уголовных судов. Статут Международного уголовного суда подчеркивает независимость международного уголовного права и «выстраивает» его систему на собственном основании. Данная концепция содержит элементы доктрин, как общего, так и романо-германского права, и объединяет их в специальную концепцию преступлений по международному праву. Концепция военных преступлений распространяется не только на международные вооруженные конфликты, но также — и на внутренние вооруженные конфликты по мере достижения ими определенной степени интенсивности и продолжительности. Распространение международных законов войны на внутренние конфликты также означает и распространение на них права военных преступлений. Во многих правовых системах наказание за нарушения международного гуманитарного права назначается также за нарушения, совершенные в немеждународных вооруженных конфликтах. Заметим, что преступный характер сравнимых нарушений во время международных конфликтов является существенным аргументом в пользу их наказуемости также и в немеждународных вооруженных конфликтах. Отсюда можно сделать вывод, что субъект, совершающий серьезное нарушение международного гуманитарного права, подлежит уголовной ответственности в соответствии с международным правом.

Так, Статут МУС в статье 8 (2)(с) констатирует преступный характер нарушений статьи 3, общей для Женевских конвенций. В статье 8 (2)(е) эти положения дополняют другие нормы, направленные на защиту лиц и основанные, в первую очередь на положениях Дополнительного протокола II. Таким образом, можно определить, что основываясь на положениях Статута МУС и руководствуясь международным обычным правом, система защиты лиц в немеждународных конфликтах сравнивается с режимом предоставления защиты лицам в международных вооруженных конфликтах. В то же время следует проводить различие между прочими правовыми последствиями, связанными с системой серьезных нарушений, и преступным характером деяний по международному праву, особенно по поводу применения принципа универсальной юрисдикции и принципа aut dedere aut judiciare.

Принцип универсальной юрисдикции основывается на том, что преступление совершено не против какого-то отдельно взятого государства, а против человечества в целом. Подтверждением тому могут служить более ранние судебные решения Нюрнбергского трибунала и дело Эйхмана, рассмотренного судом Израиля, не говоря уже о современном подходе к данному вопросу. Так, Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод (ст.7, п.2) и Международный пакт о гражданских и политических правах (ст.15, п.2) содержат положения общего характера, согласно которому принцип отсутствия обратной силы у уголовных законов не препятствует преследованию и осуждению лиц, уличенных в совершении деяний, «которые в момент совершения являлись уголовным преступлением согласно общим принципам права, признанным международным сообществом». Думаем, что не вызывает сомнений тот факт, что данный принцип должен применятся ко всем военным преступлениям и преступлениям против человечности.

Правило, в соответствии с которым государства имеют право наделять свои национальные суды универсальной юрисдикцией в отношении военных преступлений, подтверждается не только доктриной международного права, но также и практикой государств. Более того, соответствующая норма считается нормой обычного международного права, применяемой в отношении военных преступлений, совершенных во время как международных, так и немеждународных вооруженных конфликтов.38

Право государств наделять свои суды универсальной юрисдикцией в отношении военных преступлений широко поддерживается национальным законодательством и судебной практикой государств. За последние два десятилетия национальные суды привлекли к ответственности достаточное количество лиц за военные преступления, совершенные во время немеждународных вооруженных конфликтов на основании универсальной юрисдикции,39 что подтверждает тенденцию по унификации норм применяемых к вооруженным конфликтам международного характера и вооруженным конфликтам немеждународного характера.

5. Заключение

Мы затронули лишь некоторые аспекты деятельности международных трибуналов, что никоим образом не уменьшает их значимость. Оказавшись в ситуации необходимости применения положений выработанных для «классических» вооруженных конфликтов, другими словами, войн, в условиях вызовов современных вооруженных конфликтов, трибуналы нашли выход из создавшейся ситуации в обычном характере международного гуманитарного права. При этом, естественно, они не являлись первопроходцами, что подтверждается ссылками на судебную практику Нюрнбергского и Токийского трибуналов, равно как и практику различных государств, однако их особая заслуга, по нашему мнению, в том, что они вывели вопрос о применимости традиционных положений международного гуманитарного права к вооруженным конфликтам немеждународного характера на новый качественный уровень. Изучение судебной практики вышеназванных судебных инстанций позволяет шире толковать большинство положений международного гуманитарного права, тем самым оказывая влияние, в том числе на законодательство и судебную практику государств, не говоря о уж том, что авторитет «обычного права войны» становится непоколебимым. Это в свою очередь, ведет к неизбежности уголовной ответственности лиц, совершивших военные преступления и преступления против человечности как в условиях вооруженных конфликтов международного, так и немеждународного характера.

В свою очередь, решение СССЛ по амнистиям, предоставленным на основании Ломейского соглашения, представляет собой шаг в направлении отмены общих амнистий в отношении лиц, ответственных за преступления по международному праву. Оно стало вехой в развитии международного гуманитарного права. Отметим, что Апелляционная камера не рассматривала обязанность Сьерра-Леоне привлекать к ответственности и проводить расследование, свои заключения, основывая исключительно на принципе универсальной юрисдикции, тем самым вызвав немалые споры относительно правомерности такого подхода. Тем не менее, как было уже отмечено, такой подход определил некоторые направления развития международного гуманитарного права, указав на то, что амнистии не являются препятствием для привлечения к ответственности международным или иностранным судом.

Подводя итог, необходимо отметить, что международная практика, несомненно, развивается в направлении уменьшения различия между правом, применимым к сторонам международного конфликта, и правом, применимым к сторонам внутреннего конфликта. Следуя этому курсу, международные органы не должны стремиться к полной унификации положений регулирующих эти два типа конфликтов. Предпочтительнее, чтобы были приняты те нормы и принципы, которые существенны для специфических обстоятельств, существующих во внутренних конфликтах, и для сторон таких конфликтов, в частности вооруженных оппозиционных группировок.

В заключении, в подтверждении вышесказанного, приведем выдержки из документа «Международное гуманитарное право и проблемы, выдвигаемые современными вооруженными конфликтами», подготовленного Международным Комитетом Красного Креста и представленного в рамках XXX-ой международной конференции Красного Креста и Красного Полумесяца, проходившей в Женеве с 26 по 30 ноября 2007 г. В разделе озаглавленном «Повышение уровня соблюдения международного гуманитарного права во время вооруженных конфликтов немеждународного характера», возьмем на себя смелость предположить, что МККК принял во внимание судебную практику международных трибуналов, предложив некоторые рекомендации по обеспечению соблюдения положений международного гуманитарного права во время вооруженных конфликтов немеждународного характера. Среди таковых числятся:

—заключение специальных соглашений между сторонами в вооруженном конфликте немеждународного характера, в рамках которого они стороны (выделено нами — В.Г.) обязуются безоговорочно соблюдать положения гуманитарного права (статья 3 общая для Женевских конвенций);

—односторонние заявления либо заявления о намерениях сделанные вооруженными группировками участниками вооруженного конфликта немеждународного характера, в рамках которого они стороны (выделено нами — В.Г.) обязуются соблюдать положения гуманитарного права;

—включение положений гуманитарного права в кодексы поведения, предназначенных для вооруженных группировок;

—ссылки на положения гуманитарного права в соглашениях по прекращению огня или по перемирию;

—усмотрение возможности предоставления амнистий в случаях простого участия в военных действиях (т.е. в отсутствии доказательств совершения военных преступлений).

Остается только надеяться, что предложения и выводы, сделанные МККК, станут своеобразным сдерживающим фактором и той необходимой предпосылкой для тех, кто, будучи участником вооруженного конфликта немеждународного характера, совершает военные преступления, надеясь при этом избежать наказания. В равной мере эти пожелания относятся и к судебной практике международных трибуналов рассмотренной нами в данном исследовании.

Сергей Сароян: аферист и мошенник из Телетрейда
Источник: FBIАвтор: Сергей Скиннер
350

Сергей Сароян
18.02.2021 – То, что международный брокер Телетрейд вот уже четверть века обманывает клиентов по всему миру, давно ни для кого не секрет.
А за каждой масштабной аферой, конечно же, стоят люди — те, кто придумал, организовал и десятилетиями внедряет в жизнь преступную мошенническую схему. Среди них особо выделяется Сергей Сароян — директор всех украинских офисов Телетрейд.

“Отцом” компании Телетрейд был Владимир Чернобай. Недавно он скончался в Европе, где скрывался от правосудия.

Его наследники — вдова Анна Чернобай и племянник Олег Суворов, и другие прижизненные приспешники Чернобая, продолжают «мошенничество в особо крупных размерах». Именно так квалифицировали деятельность Телетрейд в России и Казахстане, где на брокера уже открыты уголовные дела.

Но в Украине, несмотря на многочисленные жалобы обманутых клиентов, уголовное дело пока не заведено. Похоже, Сергей Сароян знает, на какие рычаги во властных структурах нажимать, чтобы Телетрейд продолжал безнаказанно грабить украинцев.

Сергей Сароян и его роль в глобальном мошенничестве Телетрейд

Сергей Сароян — хитрый и двуличный, но при этом трусливый и бесхребетный, он умеет приспособиться и готов прогнуться, когда того требует ситуация
Сергей Сароян — одиозная личность, с раздутым самолюбием и большими амбициями. Хитрый и двуличный, но при этом трусливый и бесхребетный, он умеет приспособиться и готов прогнуться, когда того требует ситуация. Он с легкостью раздает сладкие обещания, и с такой же легкостью подставляет тех, с кем работает, если обстоятельства складываются не в его пользу. Однажды, правда, это ему не помогло, и мошенника выгнали за воровство. Но обо всем по порядку.

На заре своей карьеры выпускник одесской академии связи Сергей Сароян, работал в телекоммуникационной компании. В попытке продвинуться по карьерной лестнице он не нашел ничего лучше, как предложить руководству свои услуги в качестве доносчика, обещая рассказывать, о чем говорят в коллективе и кто с кем в каких отношениях пребывает. Но это предложение не встретило одобрения и стукачу-неудачнику пришлось уволиться. А невостребованные «способности» пригодились несколько позже, в Телетрейд.

В 2005-2006 годах Сергей Сароян был региональным куратором — фактически единоличным правителем Телетрейд в Украине. Ему подчинялись более 30 офисов по всей Украине: Киев, Одесса, Николаев, Харьков, Львов, Черновцы, и другие городах. В ведении Сарояна были также офисы в Европе и Азии — в Италии, Португалии, Польше, Венгрии, Малайзии, и других странах. И деньги лились в карман мошенника рекой — Сергей Сароян получал 3% от инаута (in-out), то есть от разницы между вводом денег клиентов(“in”) и выводом (“out”). Уже тогда в Телетрейд вращались гигантские суммы. В среднем ежемесячно клиенты только украинских офисов Сарояна приносили в компанию от $1 500 000, а выводили около $500 000. То есть in-out, соответственно, составлял $1 000 000, а зарплата Сарояна — более $30 000 в месяц. Но алчность, которая двигала Сарояном, заставляла его направлять всех клиентов в мошеннический проект Телетрейд “Биржа трейдеров”. Торговать на бирже умеет далеко не каждый, и самый логичный выход, который из этого видится — доверить свои деньги профессионалу. Однако брокерская компания не имеет право брать деньги клиентов в управление, и в Телетрейд создали якобы независимый проект «Биржа трейдеров». Мошенник Сергей Сароян именно туда направлял всех клиентов. И подконтрольные трейдеры сливали клиентам депозиты, иногда просто за одну ночь.

«Биржа трейдеров» сливала клиентские деньги, и выводить клиентам уже было нечего. Инаут в украинских офисах в этом случае составлял $1 500 000, а зарплата мошенника вырастала до $45 000 только по Украине. Так Сергей Сароян обворовывал клиентов ни один год. Но, в итоге, был изгнан из компании за воровство. Найти равноценный источник дохода мошеннику не удалось, его образ жизни стал значительно скромнее. Попросту говоря, Сергей Сароян начал стремительно беднеть. Компании не спешили предлагать ему руководящие должности, а коучинг особых прибылей не приносил.

Говорят, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Но Сергей Сароян сумел. Спустя пять лет его снова позвали в Телетрейд, и он с радостью согласился. Вероятно руководство компании высоко ценит «талант» Сарояна разводить и обворовывать людей.

Сегодня мошенник и хапуга Сергей Сароян вернулся и снова начал кидать клиентов, возглавив все клиентские офисы Телетрейд в Украине, Португалии, Италии, Польше, Румынии и Венгрии. Но теперь уже, как директор, он получает не 3%, а долю со слитых депозитов клиентов. А вот признаваться прилюдно в причастности к мошеннической брокерской компании новоиспеченный директор не спешит. В своих соцсетях Сергей Сароян лишь туманно намекает на консультационные услуги, которые оказывает Телетрейд. Аферист тщательно маскируется, однако обманутым клиентам компании удалось вывести его на чистую воду — они получили доказательство того, что именно Сергей Сароян сегодня стоит у руля украинского Телетрейд. Видеоролик, где он сам признается в этом, был показан на пресс-конференции, состоявшейся в июле 2020 года.

В этом эксклюзивном видео видно как Сергей Сароян принимает в управление украинские офисы компании Центр Биржевых Технологий — дочернего предприятия Телетрейд в Украине.

Эту пресс-конференцию провела инициативная группа обманутых клиентов Телетрейд]. Цель, которую они поставили перед собой — вывести на чистую воду брокера-мошенника и все руководство компании, а также вернуть свои деньги. Материалы, собранные обманутыми клиентами демонстрируют схемы развода, которые используются в Телетрейд. В частности, проект «Синхронная торговля», который пришел на смену «Бирже трейдеров». В «Синхронной торговле» уже не люди-трейдеры, а торговые роботы сливают клиентские депозиты. Теперь именно в этот проект заманивает клиентов Сергей Сароян. А затем, в определенный момент, дает программистам компании указание, и те перепрограммируют роботов на заключение заведомо убыточных сделок. Так депозиты клиентов сливаются в ноль.

Сергей Сароян опустошает карманы украинцев и подрывает экономику страны
Эти мошеннические схемы давно попали в поле зрения правоохранительных органов в России — уголовное дело на Телетрейд там завели еще несколько лет назад.

Последовали примеру российских коллег и в Казахстане, где уголовное производство началось летом 2020 года. Руководители казахского филиала Телетрейд и дочерней компании Wall Street Invest Partners сейчас находятся в следственном изоляторе.

Чтобы замять уголовные дела в России, руководители Телетрейд Сергей Шамраев, Олег Суворов и Мингиян Манжиков дают взятки чиновникам в Следственном Комитете РФ — ежемесячно «отстегивают» им около 20% от поступлений, а это сотни тысяч. И не рублей, а долларов. По инсайдерской информации руководство Телетрейд в России заставляют также финансировать боевые действия на Востоке Украины — мошенники отдают на это еще 10% от поступлений. Если рассматривать деятельность Телетрейд и с этой стороны, то мошенник Сергей Сароян, как директор Телетрейд, не только обворовывает своих сограждан страны, а еще и финансирует боевиков ДНР и ЛНР, отнимающих жизни украинцев.

Вызывает удивление тот факт, что в Украине деятельность Телетрейд на протяжении четверти века никто не проверяет. Количество обманутых клиентов брокера огромно. Мошенниками ежемесячно выводятся в офшоры миллионы долларов. Но пока правоохранительные органы не замечают, или не хотят замечать, противозаконной деятельности брокера. По сведениям из источников внутри компании Сергей Сароян рассказывает своим подчиненным — управляющим офисов в Украине, что им не нужно ничего бояться, так как руководство Департамента киберполиции Украины сидит у него на «зарплате». Вот так безнаказанно (пока!) Сергей Сароян разоряет украинцев, подрывает экономику Украины и спонсирует российскую агрессию на Донбассе.