Vücut Yapısına Göre Gelinlik Seçimi

Кафедра тюркской филологии

Актуальные вопросы
тюркологических
исследований

к 180-летию
кафедры тюркской филологии
Санкт-Петербургского
государственного университета

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
2016
 Saint Petersburg State University
Department of Turkic Philology

actual problems
of Turkic studies

Dedicated to the 180th anniversary of the Department

of Turkic Philology at the St. Petersburg
State University

St. Petersburg
2016
 St. Petersburg Devlet Üniversitesi
Türk Filolojisi Bölümü

Türkİyat araŞtirmalarinin
güncel sorunlari

St. Petersburg Devlet Üniversitesi Türk Filolojisi

Bölümü’nün 180. kuruluş yıldönümü anısına

St. Petersburg
2016
ББК 81.2Тюрк
А43

А43 Актуальные вопросы тюркологических исследований. К 180-летию

кафедры тюркской филологии Санкт-Петербургского государственного
университета / Сб. статей под ред. Н.Н. Телицина, Й.Н. Шена. — СПб.:
СПбГУ, 2016. — 592 с.
ISBN 978-5-94396-188-5
В сборник вошли статьи ведущих ученых-тюркологов по широкому кругу
актуальных вопросов тюркологии: лексике, фонетике, грамматике тюркских
языков, литературе, фольклору, исследованию памятников и источников по
истории тюркских народов.
Издание предназначено для специалистов в области тюркской филологии.
ББК 81.2Тюрк

Кафедра тюркской филологии СПбГУ

Русско-турецкий культурный центр
в Санкт-Петербурге
Центр развития и поддержки востоковедных исследований

Материалы публикуются в авторской редакции.

ISBN 978-5-94396-188-5 © Коллектив авторов, 2016

 Содержание

Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .    9
История кафедры тюркской филологии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   10

ЯЗЫКИ ТЮРКСКИХ НАРОДОВ

LANGUAGES OF THE TURKIC PEOPLES
TÜRK HALKLARININ DİLLERİ
Бурыкин А.А. Андрей Николаевич Кононов и алтаистика . . . . . . . . . . .  27
Гузев В.Г. О некоторых сомнительных представлениях в области
тюркской грамматики . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  34
Гузев В.Г., Телицин Н.Н. О фонемном значении знака в рунических
тюркских надписях . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  45
Дубровина М.Э. О термине «субстантивно-адъективная форма»
(САФ) применительно к некоторым глагольно-именным формам
тюркских языков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  49
Кормушин И.В. Форма-призрак на -aġan/-ägän в чигильско-тюркском
языке «Дивана» Махмуда Кашгари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  54
Лебедев Э.Е. О значении функционально-семантического подхода
к изучению глагольной морфологии в чувашском языке . . . . . . . . .  58
Матушкина Н.А. К вопросу о функциональных особенностях тюркских
деепричастий (на материале якутского языка) . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  65
Оганова Е.А. Из опыта преподавания турецкого глагольного имени
на -mA русскоязычным студентам . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  72
Ооржак Б.Ч. Вопрос о выделении желательно-сослагательного
наклонения в тувинском языке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  81
Сабитова И.И. О некоторых микротопонимах-сомонимах татарского
языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  85
Сарыгёз О.В. Понятийно-терминологический аппарат турецкой
фразеологии: история становления, проблемы . . . . . . . . . . . . . . . . . .  89
Таганова М.А. Изучение словообразовательных гнезд в туркменском
языке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100
Терентьева О.Н. Благопожелания и проклятия в чувашских
преданиях о возникновении деревень . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 109
Фомин Э.В. Агнонимы русского языка чувашского происхождения . 115
Шамина Л.А. Модальные значения как результат грамматикализации
конструкций с глаголами движения в тувинском языке . . . . . . . . . . 120
Açık F., Yavuz R.İ. TÖMER Öğrencileri Bağlamında Dil Farkındalığı: İki
Dillilik —Çok Dillilik; Ana Dili — Resmi Dil . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 128
6 Актуальные вопросы тюркологических исследований
Aktaşlı F. Ruslara Türkçe Öğretiminde Fiilimsiler Konusunda Karşılaşılan
Sorunlar ve Çözüm Önerileri . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 150
Çakmak С. Dil ve Yolların Labirenti . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 157
Güneri A.D. Yeni Uygur Türkçesinde +lIK Ekinin İşlevleri ve +lIK Ekli
Birleşik Ekler . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 161
Hacızade N. Türkçede Deyimlerin Dil Kültür Özellikleri . . . . . . . . . . . . . . . 170
Kalkan N. Başkurt Türkçesinde Mental Fiiller . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 177
Kılıçarslan M. Arap Harfli Grek Harfli Metinlerde Nazal n Sesi . . . . . . . . . . 186
Sarışahin D. Türkiye Türkçesinde Yansımalar Sorunu Üzerine . . . . . . . . . . . 192
Tunç Y. Adların Çağdaş Moğolca Ve Türkiye Türkçesi’nde Karşılaştırılmasına
Genel Bir Bakış . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 196
Yıldırım H. Sıfat-Fiil Eki -Dık ~ İsimden İsim Yapma Eki +Lık Ve Er- ~
Bol- Fiil İlişkileri . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 205

ЛИТЕРАТУРА И ФОЛЬКЛОР ТЮРКСКИХ НАРОДОВ

LITERATURE AND FOLKLORE OF THE TURKIC PEOPLES
TÜRK HALKLARININ FOLKLOR VE EDEBIYATI
Гайнутдинова Г.Р. Историко-лингвистический анализ именной части
лексики текстов Рабгузи «Кысас ал-анбия» (на примере «Сказаний
о пророке Лоте») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 228
Посохова Е.В. Авторская дистанция в романе Орхана Памука «Белая
крепость» с позиций эстетики диалогизма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 234
Прушковская И.В. Особенности драматургического творчества
Тунджера Джюдженоглу: украинская рецепция . . . . . . . . . . . . . . . . . 240
Пылев А.И. О рациональном и мистическом началах в поэме «Кутадгу
Билиг» (XI в.): спор правителя Кюнтогды и отшельника
Одгурмыша . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 250
Репенкова М.М. Псевдоисторический роман Искендера Пала «Шах
и султан» (2010) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 258
Саргсян А.Г. Новый модус портрета возлюбленной в диване Бакы (по
материалам рукописи) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 266
Софронова Л.В. Историческая тема в современной турецкой прозе:
традиция и новаторство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 278
Сулейманова А.С. Ферзан Озпетек: нарративизация визуального . . . 285
Суюнова Н.Х. Эволюция жанров ногайской литературы в ХХ в.
и в Новейшее время . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 291
Федотова Е.В. Современное состояние традиционного фольклора
чувашей Закамья . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 296
Actual Problems of Turkic Studies 7
Фурат К. Два произведения — два поколения: «Маи и Сиях» — «Отцы
и дети» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 305
Хазиева-Демирбаш Г.С. Личные имена татар в ХIX в. (по материалам
«Ревизских сказок») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 312
Халлиева Г.И. Российская тюркология и микрокомпаративистика . . . 317
Шенол А.О. Романы Л.Н. Толстого «Анна Каренина» и «Война и мир»
в работах турецких литературных критиков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 320
Юзмухаметова Л.Н. Постмодернизм в татарской прозе: национальная
специфика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 327
Aca M. Türkiye’deki Tuva Folkloru Konulu Çalışmaların Dünü, Bugünü ve
Yarını . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 333
Afacan A. Mitolojik Ögelerin Kullanımı Açısından Modern Türk Şiirine
Genel Bir Bakış . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 340
Güngör G. Rus Aydınlarının Çarlık Rusyası Müslümanları Üzerindeki
Etkisine Bir Örnek: Hüseyinzade Ali Turan’ın Gözünden
L.N. Tolstoy . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 347
Kegel H.K. Theory and Practice Translating the Works of the Great Turkmen
Poet Magtymguly Pyragy into Spanish and German . . . . . . . . . . . . . . . . 353
Lee N.A. Korece’ye Çevrilmiş Türk Edebi Eserleri ve Kore Basınında
Yansımaları . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 359
Sazak G. Oğuz Boyları ve Hayat Ağacı Motifinin Metafizik Arka Planı . . . 368
Tekleli M. Doğu Slav Halklarında Türk Halkları Adına Kayıtlı Kültür
Örnekleri . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 377
Yılmaz E. Modern Türk Şiirinde Metinlerarası İlişkiler . . . . . . . . . . . . . . . . . 384

ТЮРКОЯЗЫЧНЫЕ ПАМЯТНИКИ И ИСТОЧНИКИ

TURKIC MONUMENTS AND SOURCES
TÜRK ELYAZMALARI VE KAYNAKLARI
Аврутина А.С. Статистическая структура османского и турецкого
текста (сравнительный анализ на примере фонологической
и морфонологической подсистем) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 400
Аликаев Р.С., Тогузаева М.Р. Вильгельм Прёле и истоки
карачаево-балкарской научной филологии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 406
Аникеева Т.А. Устные и литературные источники огузского
героического эпоса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 411
Арбачакова Л.Н., Невская И.А. Функции имен алыпов в шорском
эпосе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 419
Борисов А.А. Памятники якутской письменности первой половины XIX в.:
происхождение, видовой состав, особенности бытования . . . . . . . 428
8 Актуальные вопросы тюркологических исследований
Галиуллина Г.Р. Имена тюркского происхождения в Писцовых книгах
Казанского уезда XVI–XVII вв. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 437
Жуков К.А. Еще раз об Астраханском манифесте Петра Великого
от 15 июля 1722 г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 442
Мишкинене Г.А. Значение материалов проф. А. Мухлинского для
развития татаристики в Литве: коллекция арабографических
славяноязычных рукописей С.-Петербургского университета . . . . . 450
Мухаметзянова Л.Х. Книжный эпос «Кахарман Катил»: генезис,
главные мотивы, роль в духовно-культурной жизни татар . . . . . . . 460
Образцов А.В., Азаркина М.А. Турецкие рукописи «казанской коллекции»
в фонде Научной библиотеки им. М. Горького СПбГУ . . . . . . . . . . . . . 467
Хачатрян Л.А. Названия домашних животных в средневековых
памятниках тюркских языков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 476
Яданова К.В. Значение термина aк jайык в шаманских обрядовых
текстах в записи А.В. Анохина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 485
Ablajan A. Current Uzbek as spoken in the People’s Republic of China . . . 492
Durgut H. Karaylar ve Karayca Üzerine Türkiye’de Yapılan Çalışmalara
Genel Bir Bakış: Geçmiş-Bugün-Gelecek . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 517
Gümüşkılıç M. 18. Yüzyıl Sonrası Türkçe Konuşma Dilini Tespit Eden Bazı
Kaynaklar . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 524
Károly L., Rentzsch J. An online database of Turkic runiform inscriptions . . . 534
Kul Ö. Osman Batur Hareketi Hakkında Kaynaklar . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 541
Li Y.S. On ïKIzLKNM:tẅktI:KRAtrm:yẄgrtI in the 52th Line
of the Tuñuquq Inscription* . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 552
Matsui D. Uigur-Turkic Influence as Seen in the Qara-Qota Mongolian
Documents . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 559
Özcan A. Osmanlı’nın Lale Devri’nde Osmanlı-Rus Yakınlaşması
ve Sonuçları . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 565
Perednya A.D. Some materials from the archive of academician V. Alexeev
in the collection of the State Museum of the History of Religion . . . . . . . 572
Yeşilot O. Artemiy Volınskiy’in Elçilik Raporu (1715–1718) . . . . . . . . . . . . 574
Zieme P. Notes on the Old Uigur “Sutra of Complete Enlightenment” and its
unknown commentary . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 583
Actual Problems of Turkic Studies 9

Предисловие

Первый сборник в серии «Актуальные вопросы тюркской

филологии» вышел в 2014 г. к 75-летию Виктора Григорьевича
Гузева — доктора филологических наук, профессора, заведу-
ющего кафедрой тюркской филологии Санкт-Петербургского
государственного университета с 1988 по 2013 гг.
Предлагаемая книга, представляющая собой вторую пу-
бликацию и включающая работы ведущих ученых-тюрколо-
гов разных стран по широкому кругу актуальных вопросов
тюркологиии, посвящена 180-летию образования кафедры
тюркской филологии при Санкт-Петербургском универси-
тете.
Статьи сборника написаны на русском, английском и ту-
рецком языках и объединены в три раздела: «Языки тюрк-
ских народов», «Литература и фольклор тюркских народов»
и «Тюркоязычные памятники и источники».
 История кафедры тюркской филологии

Кафедра турецкого языка была учреждена в 1835 г. при Отделении

восточной словесности философского факультета университета, и ту-
рецкий (османский) язык был введен в число официальных предметов,
что было закреплено в Общем уставе Императорских Российских Уни-
верситетов 1.
Однако начало преподавания турецкого языка в Петербургском
университете связано с именем Осипа Ивановича Сенковского (1800–
1858). Арабист по роду своих основных занятий, О.И. Сенковский в то
же время был знатоком персидского и турецкого языков. Ему принад-
лежит несколько собственно туркологических работ. С 1822 по 1847 гг.
О.И. Сенковский возглавлял кафедру арабской словесности, где помимо
арабистических курсов «иногда читал и турецкий». В связи с занятиями
по турецкому языку О.И. Сенковский читал своим слушателям также и
другие туркологические курсы. О.И. Сенковский хорошо знал Ближний
Восток, был превосходным лектором, искусно комментировал читаемые
тексты. В числе учеников О.И. Сенковского были такие крупные восто-
коведы, как В.В. Григорьев, П.С. Савельев и А.О. Мухлинский.
В 1839 г. место заведующего кафедрой турецкого языка занял воспи-
танник Виленского университета Антон Осипович Мухлинский (1808–
1877). Он был первым русским ученым-тюркологом, деятельность ко-
торого знаменует собой начало планомерного чтения в Петербургском
университете основных туркологических дисциплин. А.О. Мухлинским
были составлены весьма ценные учебные пособия. Его «Османская хре-
стоматия» почти полстолетия — вплоть до выхода в свет знаменитой
хрестоматии В.Д. Смирнова (1903) — являлась незаменимым пособием
при обучении турецкому языку.
В 1855 г., когда был открыт факультет восточных языков, преподава-
ние всех тюркологических дисциплин было сосредоточено на кафедре
турецко-татарского языка, которую возглавил А.О. Мухлинский (ру-
ководил ею с перерывами до 1866 г). В этот период виднейшими деяте-
лями отечественной тюркологии были А. Казем-Бек (1802–1870), пере-
веденный еще в 1849 г. из Казанского университета в Петербургский и
ставший первым деканом факультета восточных языков, И.Н. Березин
(1818–1896) и продолжавший работать на факультете А.О. Мухлинский.
Если О.И. Сенковский и А.О. Мухлинский были по преимуществу осма-
1
Общий устав Императорских Российских Университетов. Закон № 8337 от
26 июля 1835 г. // Полное собрание законов Российской Империи. II собрание. Т. 10.
Отделение первое. 1855. СПб., 1836. C. 841−855.
Actual Problems of Turkic Studies 11
нистами, то теперь в петербургском университете зарождается тюрколо-
гия и начинается изучение и преподавание различных тюркских языков
(наречий — по терминологии того времени).
Ученик А. Казем-Бека проф. Илья Николаевич Березин, руководив-
ший кафедрой в 1869–1873 гг., не только оставил заметный след в раз-
личных отраслях востоковедения своими научными трудами, но и много
сделал для популяризации востоковедных знаний и как талантливый ли-
тератор, и как издатель и редактор 16-томного «Русского энциклопедиче-
ского словаря» (1872–1879). В программе 1863/64 учебного года значится
курс И.Н. Березина «Введение в историю турецкой литературы», содер-
жавший историко-этнографический обзор «всех нынешних турецких
племен в России и Азии».
Ко времени открытия факультета восточных языков на кафедре
турецко-татарской словесности, кроме профессоров А. Казем-Бека
и И.Н. Березина, состоял в звании адъюнкта Л.З. Будагов, вошедший
в историю русской тюркологии прежде всего как составитель превос-
ходного двухтомного «Сравнительного словаря турецко-татарских наре-
чий» (1869–1871), который и поныне продолжает оставаться важнейшим
лексикографическим пособием при чтении и толковании старых тюрко-
язычных текстов.
В 60-е гг. XIX в. начинают развиваться частные области тюркологии.
Воспитанник Петербургского университета В.А. Максимов положил на-
чало изучению анатолийских турецких диалектов, издав в 1867 г. в Пе-
тербурге ценную работу «Опыт исследования тюркских диалектов в Ху-
давендигяре и Карамании».
С 1873 г. начинает преподавать турецкий язык Василий Дмитриевич
Смирнов (1846–1922) — ученик И.Н. Березина и В.В. Григорьева, один из
крупнейших русских тюркологов, виднейший отечественный османист,
ученый широкого историко-филологического профиля. В.Д. Смирнов за-
ведовал кафедрой турецко-татарской словесности (название кафедры по
новому университетскому уставу 1863 г.) до 1919 г.
В области турецкой филологии самыми значительными достижени-
ями В.Д. Смирнова являются «Очерк истории турецкой литературы»
(1891) и замечательная хрестоматия «Образцовые произведения осман-
ской литературы в извлечениях и отрывках», вышедшая двумя издания-
ми: в 1891 г (литографическое) и в 1903 г. (типографское).
Основателем собственно лингвистического направления в тюрколо-
гии явился Платон Михайлович Мелиоранский (1868–1906), талантли-
вейший исследователь грамматики тюркских языков и тюркоязычных
памятников. С перерывом менее чем в полтора года (1899–1900) он защи-
12 Актуальные вопросы тюркологических исследований
тил магистерскую и докторскую диссертации. Грамматическая схема пер-
вой крупной работы П.М. Мелиоранского «Грамматика казак-киргизско-
го языка» (ч. I. «Фонетика и этимология», ч. II. «Синтаксис»; 1896 и 1899)
показывает еще сильную зависимость его лингвистических воззрений от
того истолкования фактов тюркской грамматики, которое содержится
в классической «Грамматике алтайского языка» (1869). Зато дальнейшие
его труды являются не только в полной мере оригинальными, но пред-
ставляют собой тот фундамент, на котором строились теоретические
основы тюркского языкознания последующих лет. Это — «Памятник
в честь Кюль-Тегина» (1899), «Араб-филолог о турецком языке» (1900)
и др. П.М. Мелиоранский был профессором факультета восточных язы-
ков и его секретарем. Ранняя кончина оборвала творческий путь этого
замечательного ученого в самом расцвете его научной и педагогической
деятельности.
С дореволюционным периодом связано начало научной деятельности
выдающегося тюрколога, впоследствии академика Александра Николае-
вича Самойловича (1879–1938), опубликовавшего в начале ХХ в. несколь-
ко работ лингвистического и литературоведческого характера: «Абду-с-
Сатар казы. Книга рассказов о битвах текинцев. Туркменская историче-
ская поэма XIX века» (1914), «Краткая грамматика крымско-татарского
языка» (1916), «Собрание стихотворений императора Бабура. Часть I.
Текст» (1917) и др.
В годы, предшествовавшие Октябрьской революции, в университе-
те наряду с В.Д. Смирновым и А.Н. Самойловичем работал П.А. Фалёв
(1888–1922), который в качестве приват-доцента (с 1915 г.), а затем про-
фессора (с 1919 г.), читал на факультете восточных языков курс граммати-
ки «османского языка» и вел занятия по текстам из упоминавшейся выше
хрестоматии В.Д. Смирнова. Рано ушедший из жизни проф. П.А. Фалёв
замечателен как автор первого оригинального пособия по курсу «Введе-
ние в тюркскую филологию» — «Введение в изучение тюркских литера-
тур и наречий» (Ташкент, 1922).
В первые годы после революции подготовка востоковедов и науч-
ная работа по востоковедению осуществлялась главным образом в Пе-
троградском институте живых восточных языков (1920–1938), который
в это время стал основным востоковедным центром города. Там работа-
ли многие видные ученые бывшего факультета восточных языков, в том
числе тюркологи: проф. А.Н. Самойлович, проф. В.Д. Смирнов, проф.
П.А. Фалёв и лектор К.Г. Вамваки. В университете востоковедение в эти
годы было представлено на факультете общественных наук, образован-
ном в 1919 г. путем объединения факультета восточных языков, исто-
Actual Problems of Turkic Studies 13
рико-филологического и юридического факультетов. На этнолого-линг-
вистическом отделении вновь образованного факультета существовала
Секция языков ирано-арабско-турецкой культуры, где преподавались
османский и чагатайский языки. Тюркология как научная дисциплина
была возрождена в Университете в 1925 г. — сначала в составе восточно-
го отделения на факультете языкознания и истории материальной куль-
туры, а осенью 1934 г. в выделившемся из Университета Ленинградском
историко-философско-лингвистическом институте (ЛИФЛИ), где была
открыта тюрко-монгольская кафедра, которую возглавил Н.К. Дмитриев
(1898–1954). В дальнейшем кафедра входила в состав восточного отделе-
ния филологического факультета.
Сергей Ефимович Малов — крупный ученый, член-корреспондент
АН СССР (с 1939 г.), ученик виднейших тюркологов предреволюцион-
ной поры — В.В. Радлова (1837–1918), В.Д. Смирнова, П.М. Мелиоран-
ского, Н.Ф. Катанова (1862–1922), блестящий знаток живых и мертвых
тюркских языков. Во время путешествия С.Е. Малова в Центральный и
Западный Китай (1909–1911) им был открыт уникальный рукописный
памятник древнеуйгурского языка «Алтун Ярук» («Золотой блеск»), а
также собраны богатейшие лингвистические материалы по тюркоязыч-
ным народностям Китая. С Ленинградским университетом С.Е. Малов
был связан в течение длительного времени — сначала как профессор
тюрко-монгольской кафедры, а затем как заведующий кафедрой тюрк-
ской филологии.
На тюрко-монгольской кафедре ЛГУ и ЛИФЛИ в разное время читали
курсы: К.К. Юдахин (узбекский, киргизский, казахский языки), А.Н. Ко-
нонов, А.К. Боровков (узбекский язык), С.С. Джикия (турецкий язык),
А.А. Сатыбалов и Х. Машаков (туркменский язык), а также погибший во
время Великой Отечественной войны Н.Ф. Лебедев (туркменский язык).
Практические занятия по турецкому языку с 1934 г. в Университете вели
талантливый педагог Х. Джевдет-Заде и Н.Х. Нихат.
В 1944/45 учебном году в составе вновь созданного Восточного фа-
культета начала свою работу и ныне существующая кафедра тюркской
филологии, которую в 1944–1947 гг. возглавлял избранный в 1943 г. чле-
ном-корреспондентом АН СССР Н.К. Дмитриев.
Николай Константинович Дмитриев (1898–1954) является одним
из виднейших тюркологов советского периода, оставившим многочис-
ленные труды в самых различных областях тюркологии. Воспитанник
Московского университета и Московского института востоковедения,
Н.К. Дмитриев начал в 1925 г. свою преподавательскую деятельность
в Ленинградском восточном институте, а с 1926 г. и в Ленинградском
14 Актуальные вопросы тюркологических исследований
университете. Научная и педагогическая работа Н.К. Дмитриева в Уни-
верситете продолжалась свыше двадцати лет.
Широко известны основные грамматические труды Н.К. Дмитрие-
ва — «Грамматика кумыкского языка» (1940) и «Грамматика башкирского
языка» (1948), а также краткий грамматический очерк «Строй турецкого
языка» (1939; переиздан в серии «Языки зарубежного Востока и Африки»
под названием «Турецкий язык» в 1960 г.) и другие работы по частным
вопросам тюркской грамматики. Среди работ этого цикла важнейшее
место занимает «Грамматика башкирского языка», которая как бы под-
водит итог многолетним занятиям Н.К. Дмитриева по изучению строя
тюркских языков.
В Ленинградском университете Н.К. Дмитриев читал курсы турецко-
го, азербайджанского, туркменского, крымско-татарского, балкарского
языков, курсы по введению в тюркологию, по тюркскому фольклору, по
турецкой и туркменской диалектологии. Длительная педагогическая дея-
тельность Н.К. Дмитриева послужила основой того интереса к методиче-
ским проблемам, который характерен для последнего периода его жизни,
когда он являлся действительным членом Академии педагогических наук
(с 1945 г.).
В 1947 г., после переезда Н.К. Дмитриева в Москву, кафедру тюркской
филологии возглавил член-корреспондент АН СССР проф. С.Е. Малов,
который читал курсы по языку рунических и древнеуйгурских памятни-
ков, по чагатайскому, половецкому, узбекскому и ойротскому (алтайско-
му) языкам, а также курс «Введение в тюркологию».
Результатом многолетней исследовательской и педагогической дея-
тельности С.Е. Малова явились его замечательные работы, которые пред-
ставляют собой не только оригинальные исследования, но и прекрасные
учебные пособия: «Памятники древнетюркской письменности. Тексты и
исследования» (1951), «Енисейская письменность тюрков. Тексты и пере-
воды» (1952), «Уйгурский язык. Хамийское наречие. Тексты, переводы и
словарь» (1954), «Лобнорский язык. Тексты, переводы, словарь» (1956),
«Язык желтых уйгуров. Словарь и грамматика» (1957), «Памятники древ-
нетюркской письменности Монголии и Киргизии» (1959).
Большая заслуга принадлежит С.Е. Малову в деле подготовки науч-
ных кадров для национальных республик и областей. Он принимал ак-
тивное участие в культурном строительстве, развернувшемся в восточ-
ных республиках Советского Союза, руководя работой по составлению
алфавитов и орфографических правил для бесписьменных ранее наро-
дов. Неоднократно С.Е. Малов, как и Н.К. Дмитриев, выезжал в различ-
ные лингвистические экспедиции.
Actual Problems of Turkic Studies 15
С 1949 г. по 1972 гг. кафедрой тюркской филологии Восточного фа-
культета ЛГУ руководил Андрей Николаевич Кононов (1906–1986), из-
бранный в 1958 г. членом-корреспондентом, а в 1974 г. действительным
членом АН СССР. А.Н. Кононов являлся одним из виднейших тюрко-
логов нашей страны, долгие годы он возглавлял Советский комитет
тюркологов. Педагогическая работа А.Н. Кононова, начатая им в 1931 г.
в стенах Ленинградского восточного института, с 1934 г. протекала
в Ленинградском университете. Им были написаны три грамматики ту-
рецкого языка, которые представляют собой плод длительных поисков
решений как частных вопросов турецкой грамматики, так и ее общей
схемы. Одна из них — «Грамматика современного турецкого литератур-
ного языка» — была удостоена в 1957 г. университетской премии первой
степени. В 1957 г. А.Н. Кононов был избран почетным членом Турецкого
лингвистического общества. Помимо названных трудов по турецкому
языку, перу А.Н. Кононова принадлежит большое количество работ по
частным вопросам турецкой грамматики. В своих трудах по турецкому
языку и в «Грамматике современного узбекского литературного языка»
(М.; Л., 1960) А.Н. Кононов уделял большое внимание изучению проблем
синтаксиса тюркских языков.
В 1980 г. вышла в свет «Грамматика языка тюркских рунических па-
мятников VII–IX вв.» — результат долговременных занятий А.Н. Коно-
нова историей и исторической грамматикой тюркских языков.
Другой областью научных интересов А.Н. Кононова являлись тексто-
логические изыскания и публикация старотюркских памятников. Осо-
бую группу работ А.Н. Кононова составляют труды по истории русской
тюркологии и отечественного востоковедения в целом. Наиболее круп-
ные из них — вышедшая двумя изданиями «История изучения тюркских
языков в России. Дооктябрьский период» (Л., 1972; Л., 1982) и «Био-
библиографический словарь отечественных тюркологов. Дооктябрьский
период» (М., 1974; М., 1989), одним из авторов которого, редактором и
автором введения был А.Н. Кононов. Постоянно привлекала внимание
А.Н. Кононова и трудная область этимологических исследований.
Всего А.Н. Кононов опубликовал свыше 250 научных трудов по об-
щим и частным вопросам грамматики, текстологии, этимологии, сема-
сиологии, фразеологии тюркских языков и истории востоковедения. Под
редакцией А.Н. Кононова опубликовано более 60 монографий и сборни-
ков статей.
За 40 с лишним лет работы на Восточном факультете ЛГУ А.Н. Коно-
нов прочитал большое количество теоретических и специальных курсов
по различным аспектам тюркского языкознания, вел семинарские заня-
16 Актуальные вопросы тюркологических исследований
тия по древнетюркским памятникам и средневековым турецким текстам.
Среди теоретических курсов А.Н. Кононова, оказавших большое влия-
ние на подготовку специалистов-тюркологов на Восточном факультете,
следует назвать такие курсы, как «Грамматика турецкого языка в науч-
ном освещении», «История турецкого языка», «Памятники древнетюрк-
ской письменности», «Введение в тюркское языкознание» и др.
Научные заслуги А.Н. Кононова получили широкое международное
признание. Он был избран почетным членом Королевского Азиатского
общества Великобритании и Ирландии, иностранным членом Венгер-
ской и Финской академий наук, ему были вручены золотая медаль Ин-
дианского университета (США), диплом Турецкого лингвистического
общества за успехи в изучении тюркских языков. А.Н. Кононов неодно-
кратно выступал на международных конгрессах востоковедов.
С 1972 по 1988 гг. кафедру тюркской филологии возглавлял проф. Сер-
гей Николаевич Иванов (1922–1999), выдающийся исследователь строя
тюркских языков и непревзойденный поэт-переводчик тюркоязычной
поэзии. С.Н. Иванов после окончания ЛГУ некоторое время работал
в Узбекистане, в Бухарском государственном педагогическом институ-
те (1951–1953), с 1956 г. преподавал на кафедре тюркской филологии,
в 1958 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Синтаксические
функции формы на -ган в современном узбекском литературном языке».
В 1959 г. работа была издана отдельной книгой под названием «Очерки
по синтаксису узбекского языка (форма на -ган и ее производные)». Мо-
нография С.Н. Иванова явилась большим вкладом в разработку учения
о природе тюркских глагольно-именных форм, важного общетюркского
грамматического явления, чрезвычайно употребительного в синхрони-
ческом и продуктивного в диахроническом аспектах, поскольку на их
основе формируются многие определительные и обстоятельственные
конструкции, а также временные формы индикатива. Работа ученого
явилась заметным шагом на пути становления теоретического тюркско-
го языкознания.
С 1961 г. С.Н. Иванов работал в должности доцента кафедры тюрк-
ской филологии. В 1969 г. вышел в свет его труд «Родословное древо тю-
рок Абу-л-Гази-хана. Грамматический очерк: Имя и глагол. Грамматиче-
ские категории» (Ташкент, 1969), который в том же году был защищен
автором в качестве диссертации на соискание ученой степени доктора
филологических наук. Эта книга была удостоена премии Ленинградского
университета за 1971 г.
«Родословное древо…» и учебное пособие «Курс турецкой граммати-
ки» (Ч. 1: Грамматические категории имени существительного. Л., 1975;
Actual Problems of Turkic Studies 17
Ч. 2: Грамматические категории глагола. Л., 1977), удостоенное премии
ЛГУ за 1979 г., продолжают изыскания С.Н. Иванова в сфере строя тюрк-
ских языков. В названных трудах факты чагатайского (староузбекского) и
турецкого языков осмысляются с позиций концепции, которую сам автор
называл диалектико-логическим направлением грамматики. С.Н. Ива-
нов вскрывает в этих работах субстанциальное единство разнофункцио-
нальных форм и диалектическое единство противоречиво двойственных
значений в грамматических формах тюркских языков, формулирует но-
вое понимание общего значения как противоречивой всеобщей основы
многообразных манифестаций грамматической формы. Такое диалекти-
ческое понимание инвариантного значения принципиально отличается
от распространенного в лингвистики метафизического понимания ин-
варианта как универсального, единственного, непротиворечивого зна-
чения, т. е. абстрактно общего семантического знаменателя конкретных
манифестаций формы. Выдвинутое в работах С.Н. Иванова положение
о диалектическом единстве противоречивых значений в пределах одной
грамматической формы явилось принципиально новым в языкознании.
Перу С.Н. Иванова принадлежит ряд работ по истории отечествен-
ной тюркологии. Его книга о Н.Ф. Катанове, первом хакасском тюр-
кологе, этнографе и языковеде, выдержала два издания (1962 и 1973).
С.Н. Иванов опубликовал несколько статей по истории тюркологии
в Санкт-Петербургском университете, а также о своих учителях и колле-
гах, в частности об академике А.Н. Кононове, В.С. Гарбузовой, В.Г. Гузеве,
А.Е. Мартынцеве, И.С. Сеидове.
С 1971 г. вплоть до выхода на пенсию в 1996 г. С.Н. Иванов являлся
профессором кафедры тюркской филологии. В течение 40 лет педагоги-
ческой деятельности им были прочитаны такие курсы, как «Теоретиче-
ская грамматика турецкого языка», «Введение в тюркскую филологию»,
«Староузбекский язык», «Современный узбекский язык», «Поэтика клас-
сической тюркоязычной литературы», «Арабизмы в турецком языке»,
«Турецкие (старописьменные) тексты особой сложности» и др. Своими
лекциями и практическими занятиями С.Н. Иванов умел привить своим
студентам увлеченность изучаемым предметом, вкус к научному иссле-
дованию, сформировать у них способность к самостоятельному мышле-
нию. В числе учебных пособий, опубликованных С.Н. Ивановым, важное
место занимает работа «Арабизмы в турецком языке» (Л., 1973), активно
используемое студентами и преподавателями при изучении османского
(турецкого старописьменного) языка.
С.Н. Иванов известен не только как ученый и педагог, но и как бле-
стящий поэт-переводчик классической и современной тюркоязычной
18 Актуальные вопросы тюркологических исследований
поэзии. С 1960 г. им были опубликованы многочисленные переводы
с древних тюркских языков, азербайджанского, татарского, турецкого,
туркменского, староузбекского (чагатайского), узбекского, персидского
и таджикского языков, выполненные непосредственно с текста ориги-
нала. Некоторые переводы еще ждут своей публикации. Эта деятель-
ность ученого и поэта С.Н. Иванова не имела и не имеет себе равных
ни в мировой тюркологии, ни в русской науке и культуре. Своей задачей
как поэта-переводчика С.Н. Иванов считал воспроизведение средствами
русского языка духа, формы и содержания ближневосточной классиче-
ской поэзии — сложных образов и технических приемов, сравнений и
игры слов. С.Н. Иванов был не просто переводчиком, но и истолковате-
лем текста в единстве его поэтического содержания и поэтико-образных
средств. С.Н Ивановым поэтически переведены и изданы такие крупные
произведения тюркской поэзии, как поэмы «Благодатное знание (Кутад-
гу Билиг)» Йусуфа Баласагуни (XI в.), «Сказание о Йусуфе (Кысса-и Йу-
суф)» Кул Гали (XIII в.), «Язык птиц (Лисан-ут-тайр)» Алишера Навои
(XV в.), и сотни произведений малых поэтических форм. Среди наиболее
крупных сборников поэтических переводов С.Н. Иванова следует на-
звать следующие: «В красе нетленной предстает: Узбекская классическая
лирика XV–XX веков» (М., 1977), «Кровное слово: Переводы из узбекской
поэзии» (Ташкент, 1981), «Свиток столетий: Тюркская классическая по-
эзия XIII–XX веков» (Л., 1991), «Алишер Навои: Избранное / в переводах
С. Иванова» (СПб., 1996).
С.Н. Иванов — автор более 200 научных работ по теории тюркской
грамматики, истории тюркских языков, истории востоковедения, исто-
рии тюркских литератур, теории перевода и сопоставительной поэтике.
Его перу принадлежит более 20 книг поэтических переводов. С 1972 г.
С.Н. Иванов являлся членом Союза писателей СССР, до 1992 г. руко-
водил секцией художественного перевода в Ленинградской (Санкт-
Петербургской) писательской организации. За свою деятельность уче-
ный и поэт был удостоен званий «Заслуженный работник культуры
Узбекской ССР» (1968) и «Заслуженный деятель науки Узбекской ССР»
(1981). Ученики С.Н. Иванова в настоящее время работают, продолжая
его традиции, на кафедре тюркской филологии СПбГУ, в других вузах и
научно-исследовательских организациях России, Узбекистана, Германии,
других стран ближнего и дальнего зарубежья.
С 1946 г. на протяжении более 40 лет на кафедре тюркской филологии
преподавала проф. Виринея Стефановна Гарбузова (1914–2003). Ее на-
учные интересы охватывали историю турецкой литературы и искусства.
Долгие годы В.С. Гарбузова работала научным сотрудником Государ-
Actual Problems of Turkic Studies 19
ственного Эрмитажа, опубликовала ряд статей по истории турецкого ис-
кусства и турецких ремесел. Большой знаток староанатолийско-тюркско-
го языка и турецких старописьменных литературных текстов, В.С. Гарбу-
зова в 1956 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «“Сказание
о Мелике Данышменде” как древнейший тюркоязычный памятник на
территории Малой Азии». На основе диссертации В.С. Гарбузова подго-
товила и опубликовала монографию «Сказание о Мелике Данышменде.
Историко-филологическое исследование» (М., 1959). С 1960 г. В.С. Гарбу-
зова работала в должности доцента кафедры и подготовила крупное учеб-
ное пособие «Поэты Турции. Очерки жизни и деятельности», вышедшее
из печати тремя выпусками: «Поэты средневековой Турции» (Л., 1963),
«Поэты Турции XIX века» (Л., 1970) и «Поэты Турции первой четверти
XX века» (Л., 1975). Эта работа явилась крупным вкладом в изучение
истории турецкой поэзии; в монографию впервые в отечественной на-
уке вошли очерки о многих знаменитых и малоизвестных поэтах Турции.
Трилогия В.С. Гарбузовой удостоена премии Ленинградского универси-
тета 1976 г. Кроме того, В.С. Гарбузова является автором монографии
«Классики турецкой литературы» (на узбекском языке, Ташкент, 1960).
В 1975 г. В.С. Гарбузовой была присвоена степень доктора филоло-
гических наук за защищенную ею диссертацию «Турецкая поэзия XIII –
первой четверти XX веков (Основные этапы развития, проблема твор-
ческой преемственности)». С 1979 г. она являлась профессором кафедры
тюркской филологии, читала общий фундаментальный курс «История
турецкой литературы», ряд спецкурсов и вела занятия по чтению и ком-
ментированию турецких старописьменных литературных текстов (сти-
хов и прозы). Перу В.С. Гарбузовой принадлежит ряд переводов про-
изведений турецкой прозы нового и новейшего времени (рассказов и
романов) — Я.К. Караосманоглу, Р.Э. Айгена, Омера Сейфеддина и др.
Всего В.С. Гарбузовой издано свыше 100 научных работ и литературных
переводов. В.С. Гарбузова до последних дней своей жизни не прерывала
связей с Кафедрой, всячески поддерживала своих учеников в их научной
деятельности.
С 1961 г. вплоть до своей безвременной кончины на Кафедре тру-
дился проф. Владимир Георгиевич Кондратьев (1934–1998). Всю жизнь
В.Г. Кондратьев занимался исследованиями грамматики тюркских язы-
ков в сравнительно-историческом аспекте. В 1966 г. им была защищена
кандидатская диссертация на тему «Очерк грамматического строя языка
памятников тюркской рунической письменности VIII в. из Монголии».
Позднее В.Г. Кондратьев обобщил результаты своих исследований грам-
матики языка древнетюркских памятников в двух монографиях: «Очерк
20 Актуальные вопросы тюркологических исследований
грамматики древнетюркского языка» (Л., 1970) и «Грамматический строй
языка памятников древнетюркской письменности VIII–XI вв.» (Л., 1981).
С 1971 г. В.Г. Кондратьев работал в должности доцента кафедры тюркской
филологии.
В.Г. Кондратьевым опубликован ряд статей по истории развития грам-
матических категорий глагола в тюркских языках, по общим вопросам
истории развития грамматического строя и лексики тюркских языков, по
вопросам взаимодействия турецкого языка с другими языками. В 1989 г.
В.Г. Кондратьев защитил диссертацию на соискание ученой степени док-
тора филологических наук по теме: «Основные тенденции в развитии
грамматического строя турецкого языка». На ее материале была опубли-
кована монография «Основные тенденции в развитии грамматического
строя турецкого языка (на основе сопоставления современного турец-
кого литературного языка и языка памятников древнетюркской пись-
менности VIII–XI вв. из Монголии и Китая)» (СПб., 1992). Данная моно-
графия является также и учебным пособием для студентов-тюркологов.
В 1993 г. ее автор становится профессором кафедры тюркской филологии.
В.Г. Кондратьев читал на Кафедре лекции и вел практические занятия
по спецкурсу «Язык памятников древнетюркской рунической письмен-
ности», по различным аспектам современного турецкого языка (фонети-
ке, орфоэпии, грамматике, разговорному языку, по чтению современных
литературных текстов, турецкой прессы, аудированию). В.Г. Кондратье-
ва отличали выдающиеся лингвистические способности — он свободно
владел несколькими европейскими и восточными языками: английским,
немецким, французским, испанским, турецким, арабским, персидским,
казахским. Это позволило ему в частности успешно преподавать студен-
там-тюркологам арабский и персидский языки (в качестве дополнитель-
ных восточных языков). В.Г. Кондратьев является автором ряда ценных
учебных пособий по современному турецкому языку, наиболее значи-
тельное из них — «Вводный фонетический курс турецкого языка» (Л.,
1976). Многие методические приемы В.Г. Кондратьева успешно применя-
ются преподавателями Кафедры и поныне. Ученого и педагога В.Г. Кон-
дратьева отличали личная скромность, отзывчивость, терпеливое и до-
брожелательное отношение к ученикам и коллегам.
Старший преподаватель Афрасияб Пашаевич Векилов (1920–2004)
пришел на Восточный факультет в 1947 г. из рядов Советской Армии.
Он — участник финской военной кампании, ветеран Великой Отече-
ственной войны, участник обороны Ленинграда. В 1952 г., закончив Вос-
точный факультет по кафедре тюркской филологии, А.П. Векилов начал
свою преподавательскую деятельность на Кафедре (с 1955 г. — в качестве
Actual Problems of Turkic Studies 21
штатного преподавателя). В 1956–1963 гг., работая заместителем декана
Восточного факультета, он многое сделал для улучшения подготовки спе-
циалистов-востоковедов.
Активная преподавательская деятельность А.П. Векилова на Восточ-
ном факультете продолжалась до 2002 г. Он читал студентам ряд ори-
гинальных курсов («Турецкая диалектология», «Турецкая палеография»,
«Азербайджанское народное стихосложение»), вел разнообразные прак-
тические занятия по разговорному турецкому языку, чтению и коммен-
тированию современных и средневековых турецких текстов, по прак-
тике перевода с русского языка на турецкий публицистических текстов,
по обучению старой турецкой письменности. А.П. Векилов издал свыше
50 научных работ, посвященных изучению турецкого языка, морфологии
турецких диалектов, турецкой палеографии, антропонимики, азербайд-
жанской литературы и истории востоковедения. А.П. Векилов — автор
оригинального учебного пособия «Турецкая диалектология. Ч. 1» (Л.,
1973), содержащего образцы записей турецкой диалектной речи разных
районов Анатолии, а также учебного пособия «Очерки по морфологии
турецких диалектов» (завершено в 1990 г., не опубликовано).
В течение 60 послевоенных лет на кафедре тюркской филологии
вели педагогическую работу: акад. А.Н. Кононов, доц. О.И. Иванова-
Шацкая, ст. лаб. А.И. Маркон, проф. А.Д. Новичев, преп. Т.П. Черман,
проф. В.С. Гарбузова, ст. преп. Н.И. Шамилова, преп. Н.Х. Нихат, преп.
А.С. Салиев, преп. В.М. Наделяев, ст. лаб. М.Н. Сыркина, доц. Э.Р. Тени-
шев, преп. С.Н. Муратов, ст. преп. А.П. Векилов, проф. А.Д. Желтяков,
проф. С.Н. Иванов, доц. С.Г. Кляшторный, ст. преп. А.П. Григорьев, проф.
В.Г. Кондратьев, доц. Н.С. Яковлева, проф. В.Г. Гузев, доц. Н.Н. Телицин,
доц. А.В. Образцов, доц. А.И. Пылев, преп. Озлем Дениз-Йылмаз, преп.
Фехми Йылмаз, преп. Альпер Хазне (граждане Турции), асс. А.С. Сулей-
манова, асс. М.Э. Дубровина (Губайдуллина).
В период с 1949 по 2015 г., будучи аспирантами или соискателями по
Кафедре, защитили кандидатские диссертации: В.Ф. Вещилова, Л.В. Дми-
триева, Л.А. Покровская, Л.Т. Махмутова, Э.Р. Тенишев, С.Н. Мура-
тов, Д.И. Чанков, М. Худайкулиев, С.Н. Иванов, Г.И. Донидзе, В.С. Гар-
бузова, В.Г. Гузев, В.Г. Кондратьев, Н.С. Яковлева, М.С. Фомкин (1988),
Н.Н. Телицин (1990), А.В. Образцов (1992), А.И. Пылев (2001), Озлем Дениз-
Йылмаз (2004), А.С. Аврутина (2005), А.С. Сулейманова (2007), М.Э. Ду-
бровина (2008), Л.М. Ульмезова (2010), Н.А. Матушкина (2013). За этот
же период сотрудниками Кафедры защищен ряд докторских диссерта-
ций: С.Н. Ивановым (1969), В.С. Гарбузовой (1975), В.Г. Гузевым (1986),
В.Г. Кондратьевым (1989).
22 Актуальные вопросы тюркологических исследований
С 1948 по 1957 г. при Кафедре существовало тувинское отделение,
подготовившее много квалифицированных специалистов для Тувинской
АССР (ныне Республика Тыва в составе Российской Федерации).
С июля 1988 г. по ноябрь 2013 г. заведующим кафедрой тюркской
филологии являлся проф. Виктор Григорьевич Гузев (род. 1939). После
окончания Восточного факультета в 1962 г. В.Г. Гузев некоторое время ра-
ботал научным сотрудником в Ленинградском отделении Института вос-
токоведения АН СССР, преподает в Университете с 1973 г. Значительная
часть работ В.Г. Гузева первых лет научно-педагогической деятельности
посвящена фонологической интерпретации древних арабографичных
тюркских памятников. В 1966 г. ученый защитил кандидатскую диссерта-
цию на тему «Фонетика староанатолийско-тюркского языка (по материа-
лам ленинградского списка “Сказания о Мелике Данышменде”)». В своей
диссертационной работе и ранних статьях В.Г. Гузев сумел, преодолевая
скептицизм предшествовавших исследований, обосновать возможность
арабографичных текстов служить источником теоретических изысканий
по фонетике тюркских языков, отраженных в этих текстах, и предложил
убедительную фонологическую интерпретацию изученных им звуковых
закономерностей староанатолийско-тюркского языка.
В 1976 г. В.Г. Гузев становится доцентом кафедры тюркской филоло-
гии. В 1979 г. в серии «Языки народов Азии и Африки» им опубликована
монография «Староосманский язык», ставшая своего рода итогом изуче-
ния фактов староанатолийско-тюркского языка по текстам XIV–XVI вв.
Большинство научных трудов ученого с конца 1970-х гг. по настоящее
время посвящены теории тюркской грамматики (в особенности вопро-
сам морфологии). Итоги многолетних исследований по этой тематике
подведены В.Г. Гузевым в двух монографиях: «Очерки по теории тюрк-
ского словоизменения. Имя. (На материале староанатолийско-тюркско-
го языка)» (Л., 1987) и «Очерки по теории тюркского словоизменения.
Глагол. (На материале староанатолийско-тюркского языка)» (Л., 1990).
Фактически обе монографии явились публикацией докторской диссер-
тации В.Г. Гузева на тему «Система тюркских словоизменительных кате-
горий в функционально-семантическом аспекте (на материале староана-
толийско-тюркского языка)», защищенной в 1986 г.
Вкладом В.Г. Гузева в теорию тюркской грамматики является разра-
ботка целостной системы нетрадиционных представлений, преодоле-
вающей укоренившиеся в тюркской грамматике индоевропеистические
предрассудки и предполагающей уточнение ряда ключевых лингвистиче-
ских понятий. Все основные труды В.Г. Гузева по теории тюркской грам-
матики отличает приверженность функциональному подходу к явлениям
Actual Problems of Turkic Studies 23
языка. Исходя из ключевых положений теории И.А. Бодуэна де Куртенэ,
Ф. де Соссюра и их последователей о разграничении в лингвистической
науке понятий «язык» и «речь», ученый разработал собственную кон-
цепцию «вторичной репрезентации» («вторичного гипостазирования»)
предметов, свойств и отношений внешнего мира посредством словоо-
бразовательных и словоизменительных грамматических категорий. Эта
концепция была воспринята многими учениками и коллегами В.Г. Гузева
и получила широкую известность в тюркологии. Разработка концепции
продолжается и в настоящее время, ее результаты публикуются в виде
статей на русском, немецком и турецком языках.
В 1990-е гг. В.Г. Гузев совместно с С.Г. Кляшторным опубликовал
цикл статей о древнетюркском (VII–VIII вв.) руническом письме, в ко-
торых осмысливается его словесное слогово-алфавитное устройство, и
предпринимается попытка обосновать его автохтонное происхождение.
В.Г. Гузев является также автором ряда статей по истории отечествен-
ной тюркологии, в частности о таких ее представителях, как С.Е. Малов,
Н.А. Баскаков, С.Н. Иванов, В.Г. Кондратьев; он принимал активное уча-
стие в составлении уже упоминавшегося «Биобиблиографического сло-
варя отечественных тюркологов». Всего проф. В.Г. Гузев опубликовал
свыше 120 научных и учебно-методических работ.
В настоящее время им читаются учебные курсы: «Грамматика совре-
менного турецкого литературного языка», «Теоретическая грамматика
турецкого языка», «Основы функциональной грамматики тюркских язы-
ков», «Сравнительная грамматика тюркских языков», «Староосманский
язык», «Турецкая лингвистическая терминология» (курс впервые в исто-
рии Кафедры читается на турецком языке), и др. В.Г. Гузев является ав-
тором ряда учебных пособий, среди них следует особо отметить книгу
«Опыт построения понятийного аппарата теории турецкой грамматики»
(СПб., 2004), написанную на турецком языке совместно с Озлем Дениз-
Йылмаз. Проф. В.Г. Гузев в совершенстве владеет турецким, немецким
и болгарским языками, а также использует в своей работе английский,
французский, узбекский и др. языки.
В 2015 г. увидела свет монография В.Г. Гузева «Теоретическая грамма-
тика турецкого языка» (СПб.: Изд-во СПбГУ).
В течение своей более чем 30-летней научно-педагогической деятель-
ности проф. В.Г. Гузев читал курсы лекций в Ташкентском, Самарканд-
ском и Туркестанском (г. Туркестан, Республика Казахстан) университе-
тах; участвовал во многих научных конференциях в Санкт-Петербурге,
Москве, Гамбурге, Лейпциге, Чимкенте, Стамбуле, Анкаре, Чесме (Тур-
ция); неоднократно выступал в Турции на «Международном конгрессе
24 Актуальные вопросы тюркологических исследований
по турецкому языку»; был избран почетным членом Турецкого лингви-
стического общества. Под его руководством защищен ряд кандидатских
диссертаций. В настоящее время проф. В.Г. Гузев руководит на Кафедре
научной работой двух аспирантов и соискателей.
Старший преподаватель Аркадий Павлович Григорьев (1931–2011)
трудился на Кафедре с 1959 по 2009 гг. Он — автор более 80 научных
трудов (в том числе трех монографий) по тюрко-монгольскому источни-
коведению, дипломатике, антропонимике. Великолепный знаток осман-
ского языка и средневековой истории Турции, Крыма и Великой Степи,
А.П. Григорьев преподавал на Кафедре курсы по чтению и комментиро-
ванию османских арабографичных текстов по истории и географии. Сре-
ди наиболее значительных работ А.П. Григорьева следует назвать следу-
ющие: «Монгольскаяч дипломатика XIII–XV вв.» (Л., 1978), «Коллекция
золотоордынских документов XIV в. из Венеции: Источниковедческое
исследование» (СПб., 2002; в соавторстве с В.П. Григорьевым) и «Сбор-
ник ханских ярлыков русским митрополитам: Источниковедческий ана-
лиз золотоордынских документов» (СПб., 2004). Следует отметить также
активное и плодотворное участие А.П. Григорьева в издательской дея-
тельности Восточного факультета.
Нынешний состав кафедры тюркской филологии включает семь
штатных сотрудников: доктор филологических наук, проф. В.Г. Гузев;
кандидаты филологических наук, доценты Н.Н. Телицин, А.В. Образцов,
А.И. Пылев, М.Э. Дубровина и А.С. Сулейманова; ассистент Н.А. Ма-
тушкина. Кафедра также обеспечивает преподавание турецкого языка
студентам других подразделений Университета: кафедры истории стран
Ближнего Востока, кафедры Центральной Азии и Кавказа, кафедры об-
щего языкознания Филологического факультета и др.
С ноября 2013 г. кафедру возглавляет доц. Николай Николаевич Те-
лицин (род. 1963). Его научные интересы охватывают вопросы строя
древнетюркских языков, изучения древнетюркских (в особенности древ-
неуйгурских) памятников как источников по истории языка, а также
культуры и литературы древних тюрок. В 1990 г. Н.Н. Телицин защитил
кандидатскую диссертацию на тему «Нефинитные формы глагола в древ-
неуйгурском языке (на материале древнеуйгурских памятников из Синь-
цзяна)». Н.Н. Телицин является автором свыше 30 научных и учебно-ме-
тодических работ по морфологии древнетюркского глагола, грамматике
древнетюркских языков в целом. Наиболее ценными учебными пособи-
ями Н.Н. Телицина являются «Османский (арабо-персидский) алфавит»
(СПб., 1999; в соавторстве с А.П. Векиловым) и «Язык древнетюркских
памятников рунического письма (VII–IX вв.)» (СПб., 2001). Н.Н. Телицин
Actual Problems of Turkic Studies 25
читает лекционные курсы и ведет практические занятия по грамматике
языка древнетюркских рунических памятников, древнеуйгурского и со-
временного турецкого языков, по современному турецкому разговорно-
му языку и османским арабографичным текстам. Выступает с докладами
на различных всероссийских и международных конференциях.
Ведущим преподавателем истории турецкой литературы на кафедре
тюркской филологии является в настоящее время доц. Алексей Василье-
вич Образцов (род. 1964). Защитив диссертацию на соискание ученой
степени кандидата филологических наук в 1992 г., он в том же году начал
работу в штате Кафедры. Тема диссертации А.В. Образцова: «Турецкая
версия “Романа об Александре” (“Искендер-наме” Ахмеди)». Научные
интересы А.В. Образцова охватывают вопросы истории и содержатель-
ной поэтики средневековой турецкой литературы, истории и культуры
Турции, взаимоотношений России и мусульманского Востока в истори-
ческом контексте, социальной психологии. Этим вопросам посвящено
свыше 40 научных, научно-популярных и учебно-методических работ,
опубликованных А.В. Образцовым.
Доц. Алексей Игоревич Пылев (род. 1968) работает в штате Кафедры
с 1995 г. Его научные интересы лежат в сфере тюркской мусульманской
мистической (суфийской) поэзии Центральной Азии и Анатолии, исто-
рии турецкой и среднеазиатских тюркских литератур, истории отече-
ственной тюркологии. А.И. Пылев — автор свыше 30 научных и учебно-
методических работ на русском, турецком, туркменском и английском
языках, в том числе монографии «Ходжа Ахмад Ясави: суфийский поэт,
его эпоха и творчество» (Алматы, 1997). В 2001 г. А.И. Пылев защитил
кандидатскую диссертацию на тему «Ходжа Ахмад Йасави — первый
тюркский суфийский поэт Средней Азии (жизнь и творчество)».
Маргарита Эмильевна Дубровина (Губайдуллина) (род. 1977) работа-
ет в должности доцента Кафедры с 2002 г. Научные интересы М.Э. Дубро-
виной — теория тюркского словоизменения, древнетюркское руническое
письмо в грамматологическом аспекте, реконструкция собственно тюрк-
ской морфологии на материале древнетюркских памятников письменно-
сти. М.Э. Дубровина — автор свыше 20 опубликованных научных и учеб-
но-методических работ по проблемам морфологии имени и глагола в языке
древнетюркских рунических памятников, узбекском и якутском языках,
в том числе монографии «Морфология языка древнетюркских руниче-
ских надписей» (Издательство: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2011).
Доц. Алия Сократовна Сулейманова (род. 1977) зачислена в штат
кафедры тюркской филологии в 2001 г., еще в период обучения в аспи-
рантуре. В 2007 г. ею была защищена кандидатская диссертация на тему
26 Актуальные вопросы тюркологических исследований
«Постмодернизм в современном турецком романе (на примере творче-
ства Орхана Памука)». А.С. Сулейманова — автор более 20 публикаций
на русском и турецком языках по проблемам изучения современной ту-
рецкой литературы, творчества турецкого романиста Орхана Памука,
сравнительного литературоведения; ряда учебно-методических работ.
На Кафедре А.С. Сулейманова ведет занятия по грамматике современно-
го турецкого языка, разговорному турецкому языку, чтению и коммен-
тированию современных турецких литературных текстов и прессы; раз-
рабатывает учебные курсы по новой и новейшей турецкой литературе.
А.С. Сулейманова регулярно выступает с докладами на кафедральных и
международных научных конференциях.
Асс. Наталья Александровна Матушкина в 2013 г. защитила канди-
датскую диссертацию на тему: «Категория номинализации действия в аг-
глютинативных языках (на материале якутского, халха-монгольского и
эвенкийского)». Работы Н.А. Матушкиной посвящены описанию типо-
логии агглютинативных языков (на материале турецкого, якутского язы-
ка, некоторых алтайских языков, а также монгольского и эвенкийского
языков).
На кафедре тюркской филологии ведется постоянная работа по под-
готовке специалистов высшей квалификации. С конца 1990-х гг. число
аспирантов и соискателей по Кафедре ежегодно составляет в среднем 3–5
человек.
В своей работе кафедра тюркской филологии всегда старалась способ-
ствовать развитию у студентов навыков самостоятельного исследования.
Этой задаче была подчинена деятельность научного студенческого круж-
ка, действовавшего при Кафедре. В настоящее время наиболее одаренные
и успевающие студенты Кафедры принимают участие в работе объеди-
ненного Студенческого научного общества Восточного факультета, вы-
ступают на его заседаниях и научных заседаниях Кафедры с докладами
и сообщениями на тюркологические темы. Авторы лучших докладов по
рекомендации Кафедры выступают на ежегодных конференциях моло-
дых ученых Восточного факультета и командируются на конференции
других родственных вузов. Наиболее интересные студенческие работы
печатаются в научных сборниках факультета.
Actual Problems of Turkic Studies 27

ЯЗЫКИ ТЮРКСКИХ НАРОДОВ

LANGUAGES OF THE TURKIC PEOPLES
TÜRK HALKLARININ DİLLERİ

А.А. Бурыкин*

Андрей Николаевич Кононов и алтаистика

Андрей Николаевич Кононов (1906–1986) — бесспорно один из наи-

более ярких представителей отечественной и особенно петербургской
тюркологии ХХ века. Его судьба, связывающая три поколения востоко-
ведов, удивительна: ученик В. В. Бартольда, А. Н. Самойловича, С. Е. Ма-
лова, Н.К. Дмитриева, Е.Э. Бертельса, современник Б.Я. Владимирцова,
Н.Н. Поппе «ленинградского» периода и многих известных востоковедов
и специалистов по тюркским языкам, учитель для нескольких поколений
тюркологов, выдающийся организатор российской тюркологической на-
уки второй половины XX века. А.Н. Кононов как педагог и как продол-
жатель петербургской тюркологической традиции — это отдельная тема,
которая не может быть исчерпана на ежегодных Кононовских чтениях
никогда.
Биографы А.Н. Кононова обычно не называют сравнительно-истори-
ческое изучение тюркских языков в числе его научных интересов [см.,
напр., 2. С. 3–6]. Турецкий и узбекский языки, древнетюркские руни-
ческие памятники, фольклор (в том числе издание «Книги моего деда
Коркута» совместно с В.М. Жирмунским) [1], история и историография
изучения тюркских языков в России и Европе — эти сферы научных ин-
тересов хорошо представлены монографиями ученого. В то же время,
например, внимание А.Н. Кононова к проблемам фонетики и лексики
тюркских языков, реализуемое на особом материале тюркизмов в рус-
ском языке и русских народных говорах, нередко остается без внимания
и недооценивается коллегами-востоковедами [9; 13; 15; 16; 20]; между
тем, это ценный источник по исторической фонетике и лексике тюркских
языков. Однако многие компаративистские идеи, в том числе оригиналь-
*Доктор филологических наук, доктор исторических наук, ведущий научный со-
трудник Института лингвистических исследований РАН (Санкт-Петербург).
28 Актуальные вопросы тюркологических исследований
ные, нашли отражение в его книге «Грамматика языка тюркских руниче-
ских памятников (VII–IX вв.)» [6. С. 76–82], компактно преподносящей
фонетику и морфологию ранних форм тюркских языков. Немало инте-
ресных мыслей, имеющих прямое отношение к истории тюркских языков
в отдаленной временной перспективе, отражено в специальных публи-
кациях А.Н. Кононова [15; 11 и др.]. Понятно, что, будучи одним из ве-
дущих отечественных тюркологов своего времени, А.Н. Кононов не мог
обойти вниманием и проблемы алтаистики как одного из направлений
в истории тюркских языков и области исследования контактов тюркских
языков с другими языками.
Так, в своей статье «Актуальные проблемы тюркского языкозна-
ния» [3] А.Н. Кононов дал исчерпывающую характеристику проблем
сравнительно-исторического языкознания применительно к тюркским
языкам и к алтайской теории, подробно охарактеризовав все полезные
для исследований в этой области труды, к тому времени новейшие, а
ныне ставшие классикой. Он писал: «“Алтайская теория” обсуждается
в науке давно, и дискуссия по этой проблеме не утихает, обнаруживая
самые различные подходы как среди сторонников генетического род-
ства алтайских языков, так и среди тех, кто объясняет наличие общих
элементов в них типологическим сходством (преимущественно в фоне-
тике, грамматике) и древними ареальными связями (преимущественно
в лексике). В.М. Иллич-Свитыч признавал, что “родство трех алтайских
языковых групп <…>, несомненно, является весьма отдаленным”, на что
указывают “глубокие расхождения, существующие (прежде всего в обла-
сти основного словарного фонда) между отдельными семьями алтайских
языков”. Основываясь на такой посылке, Вяч. Вс. Иванов высказал пред-
положение, что “... языки, объединяемые полезным классификационным
термином «алтайские» (тюркский, монгольский, тунгусо-маньчжурский,
пракорейский и, вероятно, праяпонский), могли происходить из опреде-
ленной части (восточно-)ностратического диалектного континуума и без
промежуточного алтайского праязыка”. Это положение, чтобы стать дей-
ствующей гипотезой, нуждается в дальнейшем обосновании путем прак-
тических изысканий в необъятной ностратической макросемье языков,
для чего, в свою очередь, требуется совершенствовать методику подоб-
ных сопоставлений. Во всяком случае при указанном допущении пред-
ставляется методически оправданным (по крайней мере, в области мор-
фологии) стремление до получения системы праформ придерживаться
независимой или автономной реконструкции для каждой из групп язы-
ков, после чего уже возможно сопоставление таких реконструируемых
систем. Несмотря на нерешенность, как это очевидно, многих теоретиче-
Actual Problems of Turkic Studies 29
ских и методических вопросов, разработка проблем взаимосвязей тюрк-
ских языков с другими алтайскими и ностратическими ведется активно
и у нас в стране, и за границей. Здесь можно отметить серию трудов ле-
нинградских алтаистов; большое число алтаистических сопоставлений
содержат упоминавшийся “Этимологический словарь тюркских языков”
и “Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков” (I, II, Л., 1975,
1977), составленный под руководством В.И. Цинциус (1903–1983). По-
явились новые опыты, продолжающие старую традицию сравнительного
(скорее — сопоставительного) исследования тюркских языков с монголь-
скими, тунгусо-маньчжурскими, дравидийскими, вновь оживился инте-
рес к японскому языку как одному из членов алтайской семьи.
Использование всех возможностей, которые предоставляют фактиче-
ские данные алтайских языков (каково бы ни было их происхождение), —
это единственный путь (пусть даже это “путь проб и ошибок”), чтобы
приблизиться к решению задачи создания сравнительно-исторической
грамматики алтайских языков. Отказаться от использования таких воз-
можностей — это значит лишить себя единственной возможности выйти
за ограниченные рамки отдельных языковых групп» [3. С. 11].
Далее А.Н. Кононов, перечислив ряд работ по сравнительно-исто-
рической тюркологии, появившихся в 1970-е – начале 1980-х гг., про-
должает: «Названные работы характеризуются стремлением авторов —
наших ведущих компаративистов последовательно применить различ-
ные — традиционные и некоторые новые — приемы сравнительно-исто-
рического метода. Однако тюркские языки ввиду своей исключительной
структурной близости, когда, скажем, облик праформы во многих случа-
ях фонетически и семантически почти не отличается от подавляющего
большинства ее рефлексов, дают мало “материала” для их эффективного
использования. Вот почему, я думаю, как справедливо отмечено, “перед
тюркской компаративистикой стоит еще немало нерешенных проблем,
как, например, установление критериев определения древности форм,
способов расположения реконструируемых архетипов в одной хроноло-
гической плоскости, способов отделения древних реликтовых явлений
от новообразований, отработка метода относительной хронологии по-
явления звуков, слов, форм, определения исконных черт и отграничение
их от особенностей, возникших под влиянием других языков, и т. д.”» [19.
С. 211].
В нескольких абзацах этой работы А.Н. Кононова сказано много до-
брых слов в адрес сторонников алтайской теории, работающих с мате-
риалом тюркских языков, и всех тех, кто в 1980-е гг. занимался историей
тюркских языков. В общем уже одна только данная работа дает нам право
30 Актуальные вопросы тюркологических исследований
считать А.Н. Кононова скорее сторонником, чем противником алтайской
теории. Удивительно, но в его работах нет не только упоминаний «алтай-
ской гипотезы/теории» но и ссылок на книгу В. Котвича «Исследование
по алтайским языкам» [18] на основании которой последнего часто на-
зывают или считают основоположником новой ареальной алтаистики и
критиком ортодоксальной алтаистики Г. Рамстедта — Н. Поппе.
Как историк науки А.Н. Кононов отмечает, что продолжение исследо-
ваний отношений тюркских языков к алтайским и угро-финским отмеча-
лось как актуальная задача еще на I Всесоюзном Тюркологическом съезде
в Баку в 1926 г. [4. C. 15]. В этой же работе он писал, говоря о состоянии
и перспективах исследований по сравнительно-исторической фонети-
ке и сравнительно-исторической грамматике тюркских языков: «Этому
аспекту советской тюркологии последние двадцать пять лет уделяется
известное внимание, хотя и здесь камнем преткновения была и остается
методика исследования (здесь и далее курсив А.Н. Кононова. — А.Б.), ко-
торая не может считаться достаточно разработанной» [4. С. 17].
Далее в этой же статье мы читаем: «Самый факт наличия общих эле-
ментов в лексике, фонетике, грамматике тюркских, монгольских, тунгу-
со-маньчжурских, а также (что весьма вероятно) японского и корейского
языков чрезвычайно важен и оспаривать его невозможно. Однако вос-
ходят ли эти общие элементы к языку-основе или они возникли в резуль-
тате многовекового взаимодействия носителей этих языков, наука пока
не знает.
В этих условиях наличие в “алтайских” языках общих элементов сле-
дует воспринимать как непосредственную действительность, которая
должна быть использована для установления древнего состояния фоне-
тики и морфологии тюркских и других “алтайских” языков. Пользуясь
данными только тюркских языков, нельзя реально представить состо-
яние тюркских языков глубже VII в. н. э.; за это время фонетический и
грамматический строй изменился столь незначительно, что, основыва-
ясь только на названных материалах, невозможно воссоздать тюркскую
праязыковую схему даже как первичную рабочую гипотезу.
Следовательно, единственный путь, с помощью которого можно рас-
считывать на успешное решение основной проблемы, — создание срав-
нительно-исторической грамматики тюркских языков, есть путь, выво-
дящий исследователя за пределы тюркской языковой семьи. Только на
основе материалов алтайских языков возможно в первом приближении
реконструировать фонетику и морфологию тюркских языков. Однако
эта возможность представится, судя по состоянию исследовательско-
го материала, весьма не скоро. Отсутствие сравнительно-исторических
Actual Problems of Turkic Studies 31
грамматик монгольских и тунгусо-маньчжурских языков, создание ко-
торых встречает еще большие трудности (из-за краткости письменной
традиции), чем составление аналогичной грамматики тюркских языков,
значительно осложняет решение этой важнейшей задачи алтайского
языкознания. В настоящее время, судя по состоянию разработки фак-
тического материала отдельных алтайских языков, остается одна-един-
ственная возможность — создание (на основе известных памятников
тюркской письменности) сравнительно-исторической грамматики тюрк-
ских языков с ограниченной задачей освещения и приведения в систему
того фактического материала, которым реально располагает современ-
ное тюркское языкознание, при непременном сопоставлении с фактами
других алтайских языков. Эта полумера приблизит нас к решению про-
блемы в целом — к созданию сравнительно-исторической грамматики
алтайских языков» [4. С. 23–24].
Сетование по поводу того, что тюркологи получат в свое распоряже-
ние сравнительно-историческую грамматику алтайских языков нескоро,
основано на прекрасном знании литературы, в том числе ближайших
коллег А.Н. Кононова, и на понимании современного состояния науки
об алтайских языках и о языках Сибири и Дальнего Востока. Увы, надо
признать, что тут мало что изменилось.
К числу авторских идей А.Н. Кононова относится объемная статья,
в которой рассматривается генезис деепричастия на -п и соотноситель-
ных с ним форм в тюркских языках, опубликованная более чем за 10 лет
до обзорных публикаций, цитировавшихся нами выше [10] Историогра-
фический обзор проблемы, данный им, полностью сохраняет свою цен-
ность, Корректными выглядят даже в наши дни и приемы сопоставления
морфологического материала — что же касается этимологий суффиксов
в алтаистике, то они обнаруживают тенденции к обновлению на осно-
ве новых данных по сравнительно-исторической фонетике отдельных
групп алтайских языков и по фактам обновления самой общеалтайской
реконструкции, в основе которой лежат преимущественно данные мон-
гольских языков.
В статье «Тюркское языкознание в Академии наук» А.Н. Кононов
писал: «Созданный в 1957 г. Алтайский сектор ЛО ИЯ АН СССР (зав.
О.П. Суник)1, объединивший тюркологов и тунгусоведов, проделал весь-
ма значительную работу в области алтаистических исследований, орга-
низовал в мае 1969 г. в Ленинграде первую всесоюзную алтаистическую
конференцию, доклады которой опубликованы в сборнике “Проблема
1
Орест Петрович Суник (1912–1988) заведовал сектором (отделом) алтайских
языков ЛО ИЯ АН СССР с 1957 по 1988 гг.
32 Актуальные вопросы тюркологических исследований
общности алтайских языков” (Л., 1971). Одна из больших тем, коллек-
тивно разрабатываемых сотрудниками Сектора, нашла свое отражение
в сборнике “Очерки по сравнительной лексикологии алтайских языков”
(Л., 1972).
Закончена и ждет издания коллективная монография “Очерки исто-
рической морфологии алтайских языков”2, готовится к печати “Введение
в алтаистику”3. Важным событием в истории изучения лексики алтай-
ских языков явится выход в свет коллективного труда “Сравнительный
словарь тунгусо-маньчжурских языков” под редакцией В.И. Цинциус
(в печати) (Т. 1. Л., 1975; Т. 2. Л., 1977. — А.Б.). Общепризнанным дости-
жением явилось издание составленного тюркологами Сектора “Древ-
нетюркского словаря” (Л., 1969). Среди работ сотрудников Сектора —
тюркологов следует отметить труды А.К. Боровкова (“Бада’и’ ал-лугат”,
М., 1961; “Лексика среднеазиатского тефсира XII—XIII вв.”, М., 1963),
А.М. Щербака (“Огуз-наме. Мухаббат-наме”, М., 1959; “Грамматический
очерк языка тюркских текстов XI–III вв. из Восточного Туркестана”, М.–
Л., 1961; “Грамматика староузбекского языка” Л., 1962; “Сравнительная
фонетика тюркских языков”, Л., 1970), а также целый ряд статей Д.М. На-
силова, И.В. Кормушина, Л.В. Дмитриевой, С.Н. Муратова, Н.И. Летяги-
ной» [11. C. 49].
Внимание А.Н. Кононова к проблемам истории тюркских языков на
ранних этапах их существования и документирования заметно — с оцен-
кой значимости отдельных, самых мелких деталей, например, ударе-
ния — в его рецензии на грамматику Т. Текина [12]. Не теряет актуаль-
ности брошюра А.Н. Кононова о показателях собирательности — множе-
ственности в тюркских языках, предвосхищающая некоторые выкладки
Б.А. Серебренникова и концепции сравнительно-исторической грамма-
тики тюркских языков, подготовленной под редакцией Э.Р. Тенишева.
Большой интерес вызывает книга А.Н. Кононова, посвященная языку
тюркских рунических памятников. В ней особо ценны разделы «Фонети-
ческая структура корня» баг- бан- ба-л, быть связанным.
А.Н. Кононов пишет: «Что же касается весьма распространенного
в современных тюркских языках корня типа согласный + гласный + со-
гласный, то следует иметь в виду, что морфологический анализ в боль-
шинстве случаев определяет третий элемент (т. е. конечный согласный)
как залоговый показатель (при глагольных корнях) или как словообра-
зовательный аффикс (при именных корнях). Следовательно, речь идет
о грамматическом синкретизме древнейших глагольно-именных корней-
2
Опубликована: Л., 1978.
3
Эта работа подготовлена не была.
Actual Problems of Turkic Studies 33
основ, обстоятельно разработанном Э.В. Севортяном и Б.М. Юнусалие-
вым» [6. С. 76], идеи о генезисе тюркских аффиксов [6. С. 76–82], о про-
исхождении глагольного отрицания в тюркских языках ([6. С. 171–173].
В своих статьях 1960-х – 1980-х гг. в журнале «Вопросы языкознания»
А.Н. Кононов подчеркивал необходимость разработки алтайской теории
и изучения родственных связей алтайских языков во всем объеме (тюрк-
ские, монгольские, тунгусо-маньчжурские, корейский, японский языки),
прямо отмечая значимость фактов других алтайских языков для истории
тюркских языков. Использование им данных морфологии монгольских и
тунгусо-маньчжурских языков для изучения фактов исторической грам-
матики тюркских языков свидетельствует, что А.Н. Кононов был убеж-
денным сторонником теории генетического родства алтайских языков.

Литература
1. Огузский героический эпос и «Книга Коркута» // Книга моего деда Кор-
кута: Огузский героический эпос / сост. В.М. Жирмунский и А.Н. Ко-
нонов. М.; Л., 1962.
2. Иванов С.Н. Путь ученого. Turcologica. К 80-летию Андрея Николаеви-
ча Кононова. Л., 1986. С. 3–6.
3. Кононов А.Н. Актуальные проблемы тюркского языкознания // ВЯ.
1984. № 6. С. 3–14.
4. Кононов А.Н. Современное тюркское языкознание в СССР. Итоги и
проблемы // Вопросы языкознания. 1977. № 3. С. 13–27.
5. Кононов А.Н. Заметки по морфологии тюркских языков // Советская
тюркология. 1980. № 2. С. 14–20.
6. Кононов А.Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников. Л.:
Наука, 1980.
7. Кононов А.Н. Некоторые вопросы дальнейшего развития тюркского
языкознания в СССР // Советская тюркология. 1978. № 2. С. 3–8.
8. Кононов А.Н. О генезисе тюркских аффиксальных морфем // Всесоюз-
ная научная конференция по теоретическим вопросам языкознания.
Тезисы докладов секционных заседаний. М., 1974. С. 38–40.
9. Кононов А.Н. О природе тюркской агглютинации // Вопросы языкозна-
ния. 1976. № 4. С. 3–17.
34 Актуальные вопросы тюркологических исследований
12. Кононов А.Н. Рец.: Talat Tekin. A Grammar of Orkhon Turkic. Blooming-
ton, Published by Indiana University, 1968 (Uralic and Altaic Series. 69) //
Вопросы языкознания. 1970. № 4. С. 141–145.
13. Кононов А.Н. Заметки тюрколога на полях «Словаря русских народ-
ных говоров». Вып. I: А. Составил Ф.П. Филин. М.;Л., 1965 // Известия
Академии наук СССР. Серия литературы и языка. 1966. Т. XXV. Вып. 3.
14. Кононов А.Н. Заметки (II) тюрколога на полях «Словаря русских на-
родных говоров». Вып. II: Ба — Блазниться. М.; Л., 1966; Вып. III: Блаз-
нишка — Бяшутка. Л., 1968 // Известия Академии наук СССР. Серия
литературы и языка. 1969. Т. XXVIII. Вып. 6.
15. Кононов А.Н. Показатели собирательности — множественности
в тюркских языках: сравнительно-исторический этюд. Л., 1969.
16. Кононов А.Н. От чайки до шайки // Русская речь. 1972. № 2.
17. Кононов А.Н. О глаголе карашеваться // Русская речь. 1973, № 1.
18. Котвич В. Исследование по алтайским языкам. М., 1962.
19. Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Совре-
менное состояние и проблемы. М., 1981.
20. Тюркско-русские этимологические этюды // Культурное наследие
Древней Руси: Истоки. Становление. Традиции. М., 1976.
21. Щербак А.М. Тюркско-монгольские языковые связи (К проблеме
взаимодействия и смешения языков) // Вопросы языкознания. 1986.
№ 4. С. 47–59.

В.Г. Гузев*

О некоторых сомнительных представлениях

в области тюркской грамматики

1. Вследствие ошибочного перенесения на тюркскую языковую почву

индоевропеистических положений о том, что 1) грамматическая катего-
рия непременно представляет собой ряд, совокупность форм и 2) отсут-
ствие формообразовательного показателя непременно замещается функ-
циональным нулем, в теории тюркской грамматики утвердились некото-
рые, как представляется, ошибочные представления.
* Доктор филологических наук, профессор кафедры тюркской филологии
Санкт-Петербургского гос. университета.
Actual Problems of Turkic Studies 35
Одним из условий адекватной трактовки языковых инструментов,
о которых пойдет речь, является разграничение понятий «значение» и
«смысл».
Значение (семантема (Г.П. Мельников), семема, интенсионал, сигни-
фикация, десигнат) трактуется как специализированный, социально
значимый, узуальный, гомоморфный, абстрактный мыслительный об-
раз какого-либо класса элементов материального или воображаемо-
го мира (вещей, свойств или отношений), являющийся семантическим
компонентом языковой системы, приспособленный для осуществления
коммуникации и функционирующий как означаемое, которое находится
в постоянной ассоциативной связи с означающим (т. е. обобщенным об-
разом речевого знака) в составе минимальной двусторонней языковой
единицы — монемы.
Значения соотносятся с элементами объективной реальности не пря-
мо, непосредственно, а опосредованно, через мыслительные единицы, аб-
страктные образы, в которых действительность отражается в сознании.
За значениями закреплена функция вступать в узуальную (обычную,
привычную для коммуниканта) или окказиональную (необычную, слу-
чайную) ассоциативную связь с неязыковыми мыслительными едини-
цами, подлежащими передаче в актах коммуникации, т. е. смыслами [1].
В отличие от значения смысл по Г.П. Мельникову — неязыковая семан-
тика, мыслительное содержание, которое передается в актах коммуника-
ции языковыми и речевыми средствами [2]. Максимально приближен-
ной к понятию «смысл» представляется трактовка О.С. Ахмановой: зна-
чение слова, «которое оно приобретает при употреблении в конкретных
ситуациях речи» (курсив мой. — В.Г.) [3]. Приведенные слова из словаря
могут быть истолкованы как движение мысли в направлении формиро-
вания понятия «смысл» в трактовке Г.П. Мельникова.
В немецкоязычной логике есть восходящая к Г. Фреге (G. Frege) и
проникшая в языкознание традиция разграничивать понятия значение
(Bedeutung) и смысл (Sinn). Под смыслом понимается «Art des Gegeben-
seins», т. е. образ, способ существования данности [4].
1.1. Признание безаффиксной формы существительного формой един-
ственного числа. В 1975 г. автором этих слов в содружестве с Д.М. На-
силовым была предложена трактовка тюркской категории множествен-
ности как одночленной словоизменительной категории, которая ярко
демонстрирует одно из своеобразий суффиксальных агглютинативных
языков. В отличие от флективных языков, агглютинативное слово — имя
существительное — в речи, не снабженное количественными показате-
лями (в частности показателем множественности -lAr), не является в них
36 Актуальные вопросы тюркологических исследований
словоформой единственного числа и, будучи лишенным и функциональ-
ного нуля (значимого отсутствия), не представляет никакого количе-
ственного значения [5]. Эта особенность наблюдается как в древних, так
и в современных тюркских языках, в частности в турецком:
1) Sen patavatsız+ın birisin. (NH YGŞK, 409) «Ты один из неразумных
людей»; 2) Utanmaz adam+ın birisin. (NH YGŞK, 482) «Ты один из бессты-
жих людей»; 3) Bizi bahçe kapısında karşıladı. Dişsiz ağzıyle, belki ağzında
diş vardır, ama bana bir tek dişi yok gibi gelir, gülüyor: — Hoş geldin Osman
Paşa (NH YGŞK, 498). «Она встретила нас у калитки. Улыбается без-
зубым ртом. Может, там и есть зубы [зуб], но мне кажется, что нет ни
одного зуба. Смеется: “Добро пожаловать, Осман Паша!”»; 4) ...akşam
olunca misafir geldi. Misafir+ler+in elini öptüm (Рассказ 8-летней де-
вочки) «… когда наступил вечер, пришли гости. Я поцеловала руки
гостям» [в 4-м примере множественность гостей выражена только во
втором высказывании]; 5) ...bu çocuklarda çok cevher var. (VÖ MAAK1,
28) «… у этих детей есть много драгоценных камней»; 6) “Ne+yin var?”
— “Yumurta+m var.” (VÖ MAAK2, 14) «”Что у тебя?” [Что ты прода-
ёшь?] — “У меня — яйца.”». 7)‘Ben zaten damda yatmışın biriyim’ (HB
ABB, 20) «Собственно говоря, я один из тех, кто сидел (в тюрьме)»;
8) — Sizin çocuğ+unuz var mı? «У вас есть дети?»
— Evet, bizim çocuğ+umuz var. «Да, дети есть».
— Kaç çocuğ+unuz var? «Сколько у вас детей?»
—Bir çocuğ+umuz var. «У нас один ребёнок» (Информант).
Означающее формы с морфемой -lAr представляет собой сопряжен-
ность субстантивной лексемы и служебной морфемы, значение которой
сигнализирует о множестве предметов. Поскольку без показателя мно-
жественности существительное (слово) в речи индифферентно к коли-
честву называемых предметов, категория множественности оказывает-
ся одночленной, что противоречит сложившемуся в индоевропеистике
представлению о грамматической категории как о каком-либо множе-
стве, ряде форм, однако находится в полном соответствии с исконными
свойствами агглютинирующих языков, в которых отсутствие формоо-
бразовательного показателя означает отсутствие и соответствующей ка-
тегории.
В случаях употребления количественных форм числительных или ко-
личественно неопределенных прилагательных в функции определения
определяемое в большинстве случаев не принимает форму множествен-
ности: Sınıfımıza altı yeni öğrenci geldi (Информант) — «Наш класс попол-
нился пятью новыми учениками»; Okul avlusunda çok çocuk top oynuyor
(Информант) — «На школьном дворе играет много детей».
Actual Problems of Turkic Studies 37
В определительных конструкциях с числительными форма множе-
ственности определяемого используется как средство указания на ин-
дивидуализированность, исключительность каждого из составляющих
множество объектов: Üç silahşör+ler «Три мушкетера» (название романа
А. Дюма); Onu yedi ova+lar+ın ardındaki uçurumlardan aldım. (NH SB, 57) —
«Я взял ее [целебную грязь] в ущельях, что находятся позади семи равнин».
1.2. Признание существительного, лишенного материального падеж-
ного показателя, формой «основного» падежа. Наличие в тюркских язы-
ках формы основного падежа принимается специалистами как нечто
само собой разумеющееся [6]. Считается, что эта «форма» является ос-
новной, исходной, словарной формой существительного, и признается,
что она способна употребляться в функции любого члена предложения.
Вместе с тем существует мнение, согласно которому она противостоит
всем остальным падежам как падеж подлежащего [7].
Такая, ставшая традиционной, трактовка оснóвного облика тюркско-
го имени существительного представляет собой шаг назад по сравнению
с первоначальным восприятием его Отто Бётлингком, автором грамма-
тики якутского языка (1851).
Говоря об этом падеже в якутском языке, О.Н. Бётлингк назвал его не
именительным, а «оснóвным» и неопределенным (саsus indefinitus). Он
счел нужным, как бы извиняясь перед читателем, объяснить, что назвал
он «голую именную основу», выступающую в предложении как полно-
ценное (bedeutsames) слово, падежом по двум причинам: 1) поскольку
она подобно другим падежам призвана передавать связи (Beziehungen zu
bezeichnen hat) и 2) поскольку неудобно (nıcht füglich) говорить о функ-
ционировании в предложении основы как таковой; а именует он этот па-
деж неопределенным потому, что «его область не столь ограничена, как
у других падежей», т. е. потому, что он передает более широкий спектр
предметных связей, чем любая другая падежная форма [8].
Высказывание Антуана Мейе — «Основной чертой индоевропейской
системы является то, что в ней слово никогда не существует без особой
грамматической характеристики», — ясно подразумевает существование
языковых систем, в которых слово в речи может оказываться «без особой
грамматической характеристики» [9].
Жан Дени тоже пишет о том, что индоевропейский «корень» в нор-
мальных условиях не бывает «в изолированном состоянии». И наоборот,
каждый тюркский «корень» может выступать изолированно и выполнять
морфологическую функцию без поддержки суффикса или окончания [10].
У исследователя, который разграничивает понятия «значение» и
«смысл», не может быть сомнения в том, что под призванием оснóвной
38 Актуальные вопросы тюркологических исследований
«формы» передавать разнообразные связи следует понимать не наличие
у нее значения, несущего в себе информацию о таковых, а способность
выражать в речи в качестве смыслов и такие, предметные связи, которые
передаются посредством некоторых конкретных падежных форм (уча-
стие предмета в притяжательной связи в качестве обладателя, способ-
ность быть объектом прямого, непосредственного воздействия или об-
стоятельством какого-либо события).
Утверждение, что «основной падеж» есть падеж подлежащего или
форма выражения логического субъекта, т. е. предмета мысли, только
подтверждает такой вывод, поскольку образ предмета, представляемый
говорящим как субъект суждения и репрезентируемый в синтаксической
конструкции подлежащим, мыслится вне каких-либо связей. Последние
при необходимости могут выражаться синтаксическим предикатом,
представляющим собой лексическую передачу логического предиката.
Если исходный облик существительного в составе высказывания не
сигнализирует об участии предмета в каких-либо связях, то приходится
констатировать, что у него отсутствует и нулевой падежный показатель
(т. е. значимое отсутствие материального аффикса). Отсутствие падеж-
ного показателя является абсолютным, следовательно с функциональной
точки зрения неаффигированное существительное не имеет отношения
к категории склонения, следовательно в турецком языке отсутствует и име-
нительный, или «основной падеж». Сказанное, по всей вероятности, спра-
ведливо не только для тюркских, но и других агглютинативных языков [11].
Примеры: 1) Resul onları baba dostu sandı (ÂŞ, 4) — «Ресуль принял
их за отцовских друзей»; 2) Usta onu yanına çırak aldı (ÂŞ, 6) — «Мастер
взял его к себе в подмастерья»; 3) Ben kitap okumayı çok severim (Инфор-
мант) — «Я очень люблю читать книги»; 4) İsmaili bir gece geç vakit evden
alıp götürdüler müdüriyete (NH YGŞK, 483) — «Однажды ночью, в позднее
время Исмаила забрали из дома и отвели в Директорию»; 5) Spor kıyafeti ve
spor ayakkabısı giymeyen piste giremez (Надпись на табличке на ограждении
стадиона в Стамбуле) — «Запрещается вход лицам, не одетым в спортив-
ный костюм и не обутым в спортивную обувь»; 6) Madem Allah başından
beri seninleydi, ya ne demeye O’nu dört bir yanda aramaya çıktın da dağ taş
dolaştın be adam? (EŞ A, 48) — «Если Аллах с самого начала был с тобой,
то чего ради ты отправился во все четыре стороны и бродил где попало?».
Приведенные примеры свидетельствуют, что неаффигированный облик
существительного индифферентен к связям, в которые вступает называемый
этим именем предмет. Это усиливает сомнение в существовании формы «ос-
новного падежа» как морфологического средства, и традиционное представ-
ление тюркологов об «основном падеже» скорее всего является иллюзией.
Actual Problems of Turkic Studies 39
1.3. Попытки истолковывать глагольные словоформы, не имеющие за-
логовых показателей, как форму действительного залога. Наиболее убе-
дительно об отсутствии сформулированного значения у лишенной зало-
гового аффикса глагольной основы свидетельствует функционирование
глагольных субстантивно-адъективных форм (в турецком языке с морфе-
мами -DIk, -(y)AcAk), традиционно смешиваемых грамматистами с при-
частиями. Эти весьма употребительные и имеющиеся во всех тюркских
языках глагольные формы при атрибутивном использовании (т. е. высту-
пая в речи в функции приименного определения) без залоговых аффиксов
не несут никакой информации о характере взаимоотношения представ-
ляемого как признак действия и предмета-носителя признака, оставляют
это взаимоотношение без выражения. Об этом «оставляемом без выраже-
ния» (Эдуард Сепир) смысле слушающий должен догадываться при вос-
приятии, декодировании высказывания, опираясь на контекст, на свое
фоновое знание, на логику взаимоотношений элементов реальности и т. п.
Примеры: 1) Göç+tük yurdun kadri kon+duk yurtta bilinir (устар.
посл.) — «Ценность страны, откуда переселились, познается в стране, где
обосновались» [12] (Смыслы «откуда» и «где» не выражены в турецком
тексте); 2) Söyle+yecek bir şey+im yok. (NH YGŞK, 484) — «Мне нечего ска-
зать» (букв.: «У меня нет чего-либо, что можно бы было сказать»); 3) … bir
damla iç+ecek su bulamadan... (EChGSA, 271) — «… не будучи в состоянии
найти хоть каплю воды для питья» (выделенные конструкции двух по-
следних примеров оставляют без выражения «страдательные» смыслы);
4) Durup kendimizi topla+yacak vakt+imiz yoktu. (EChGSA, 274) — «У нас
не было времени, чтобы остановиться и собраться с силами» (время, ха-
рактеризуется как такое, которого достаточно для остановки и отдыха
бойцов); 5) Bulmuşlar para isti+yecek adamı! (YY SH, 44) — «Нашли, у кого
просить деньги!» (определяемое называет объект (человека), у которого
можно требовать деньги).
Приведенные примеры призваны продемонстрировать отсутствие
у «чистых» глагольных основ, т. е. основ, не имеющих залоговых пока-
зателей, каких либо «залоговых» значений, их неспособность выполнять
функцию знака, сигнализирующего о характере взаимоотношений дей-
ствия и предмета, поскольку этот характер попросту никак не выражен.
А это обстоятельство свидетельствует и об отсутствии в турецком языке
действительного (основного) залога. Сказанное не означает, что в турец-
ком языке вообще отсутствуют средства эксплицитной сигнализации об
активном, агентивном взаимоотношении действия и предмета. Агентив-
ная сема, тождественная значению отсутствующего действительного за-
лога, без труда обнаруживается в составе сложных значений собственно
40 Актуальные вопросы тюркологических исследований
причастий, т. е. форм, имеющих морфемы -(y)An, -mIş и -(A)r/-mAz. Од-
нако это обстоятельство лишь подчеркивает отсутствие в сфере мор-
фологической техники турецкого словоизменения специальной единицы
с агентивным значением, которая бы была компонентом категории залога.
2. Признание «грамматическими» только таких категорий, которые
передают информацию о связях элементов реальности, стало предпосыл-
кой ошибочного отнесения к сфере словообразования форм, служащих
средством передачи информации о свойствах элементов, примером чего
являются именные категории субъективной оценки существительных,
прилагательных, наречий и глагольная категория аспектуальности.
Истолкование уменьшительно-ласкательных форм существитель-
ных как явления сферы словоизменения (формообразования) со вто-
рой половины XIX в. пробивает себе путь и в русском языкознании [13].
В.В. Виноградов цитирует следующее совершенно справедливое сообра-
жение К.С. Аксакова: «…при уменьшительных предмет является, как он
есть, с наружным своим определением, вполне сохраняя весь свой образ»
[14]. Иными словами, уменьшительно-ласкательные формы отражают
лишь один из второстепенных признаков предмета, не затрагивая при
этом тождественности предмета самому себе.
Примеры: 1) Yavru+cak sağken, ot yolardı da, gider el+ceğiz+i+yle beygire
tutar, yedirirdi (HB ABB, 30) — «Когда ребёночек был жив, он своими руч-
ками рвал траву, подносил ее коню, кормил его»; 2) “Ah baba+cığ+ım,
başını kaldır da dünyanın halini gör...” (MCA A, 101) — «Ах, папочка, встань
из могилы, да посмотри, что творится на белом свете…», 3) Öğlene doğru
her zaman dört marka+cığ+a satılan ekmeğin fiyatı birdenbire doksan markaya
çıktı (VÖ MAKA2, 32) —«К обеду цена хлеба, продававшегося всегда за
четыре марочки, поднялась вдруг до девяноста марок».
Примеры функционирования уменьшительных словоформ местои-
мений и прилагательных:
Bak, şura+cık+ta da çok çilek var. (Информант) «Посмотри, здесь (букв.
«туточки») тоже много клубники»; Sizler bizim mal alıp satmamıza ve
karşılığında az+ıcık arsızlık yapmamıza izin verdiniz (VÖ MAKA2, 25) — «Вы
позволили нам перепродавать товары и благодаря этому допускать “не-
множечко” бесстыдства».
3. Ошибочность представления, согласно которому одни граммати-
ческие категории выражают «зависимость одних слов речи от других»
(«синтаксические» категории), другие такой зависимости не выража-
ют («несинтаксические, или словообразовательные» категории). Более
оправдано полагать, что «синтаксические» категории передают отноше-
ния не между словами, а между элементами реальности.
Actual Problems of Turkic Studies 41
А это означает, что вопреки распространенной точке зрения, согласно
которой падежи выражают «зависимость одних слов в речи от других»
(А.М. Пешковский) [15], или синтаксические отношения имени [16], ма-
териал турецкого языка убеждает в том, что падежи следует трактовать
как такие формы, которые сигнализируют в первую очередь об участии
называемого именной основой предмета в какой-либо разновидности
связи с каким-либо другим предметом, действием, событием и т. п., что
соответствует имеющейся в языкознании традиции признавать их мор-
фологическую природу (В. Брёндаль) [17].
Категория склонения рассматривается как совокупность падежных
форм существительного, объединяемых однородностью, родственно-
стью значений и коммуникативных предназначений.
4. Истолкование постпозитивного показателя bir как сигнала повы-
шенной меры признака, называемого определением. В тюркском языкоз-
нании утвердилось мнение, согласно которому постпозитивное употре-
бление показателя bir (güzel bir gömlek — «красивая рубашка») «передает
определению повышенную меру качества», называемого определени-
ем [18].
По всей вероятности, приходится говорить об утвердившемся в тюрк-
ском языкознании предрассудке, который мешает исследователям обра-
тить внимание на факт регулярного присутствия неопределенного ар-
тикля в определительных конструкциях с существительными в форме
исходного падежа, относительными прилагательными, глагольными суб-
стантивно-адъективными формами (см. ниже) в функции определения,
которые по своей природе не могут передавать повышенную меру при-
знака: Tuzdan bir heykel (EŞ A, 62) — «статуя из соли»; 2) top gibi bir cevher
(VÖ MAAK I, 19) — «драгоценный камень, похожий на мяч»; 3) kardan bir
battaniye (EŞ A, 101) — «одеяло из снега».
Подобные примеры исключают возможность правомерности тради-
ционной трактовки функционального предназначения постпозитивного
показателя bir как числительного.
В постпозитивном показателе легко узнается имеющийся во многих
языках неопределенный артикль, который обычно, как и в турецком
языке, происходит от числительного со значением «один» и, естественно,
сигнализирует о неопределенности предмета, точнее, о какой-либо раз-
новидности неосведомленности хотя бы одного из участников акта ком-
муникации о референте. Определенность (осведомленность) о предмете
выражается или лексически (указательным местоимением), или прямым
дополнением в винительном падеже. Какой-либо намек на наличие опре-
деленного артикля в турецком языке отсутствует.
42 Актуальные вопросы тюркологических исследований
Предполагается, что в случае нереферентности, т. е. если предмет на-
зывается, абстрактно, отвлеченно, сообщается лишь понятие о предме-
те, отвлеченно передается предметный смысл, представление о предмете
(например, «Я люблю читать книги» — Ben kitap okumayı severim), кате-
гория дефинитивности иррелевантна, в ней нет никакой потребности.
Нереферентные случаи употребления существительного едва ли имеют
отношение к категории определенности/неопределенности.
Сказанное означает, что в высказывании “Ben kitap okuyorum”, переда-
ющем смысл «Я читаю книгу» (а, скажем, не сплю или не листаю журнал),
средства, имеющие отношение к категории определенности/неопределен-
ности, полностью отсутствуют. В высказывании “Ben bir kitap okuyorum”
(введен неопределенный артикль) речь идет о какой-то конкретной, ре-
ально существующей книге, о которой один или оба коммуниканта по
какой-либо причине не осведомлены (могут иметься в виду самые разные
ситуации: забытое название, односторонняя осведомленность, т. е. говоря-
щий осведомлен, а слушающий почему-либо не осведомлен и т. д.).
Как неопределенное может восприниматься новое для коммуникан-
тов, только что возникшее конкретное явление: Atatürk, Birinci Dünya
Harbi sonunda yıkılan İmparatorluğun enkazı üzerinde bir yeni Türkiye kurdu.
(SS Rg, 190) — «В конце Первой мировой войны Ататюрк создал на раз-
валинах [Османской] Империи новую Турцию».
Высказыванием типа “Ben kitab+ı okuyorum”, в котором использована
форма винительного падежа дополнения, выражена обоюдная осведом-
ленность о предмете (и говорящего и слушающего). Ср. также: Uşak eve
gelince, efendisi tefeci sordu: — Bal+ı aldın mı? (AN ADS, 97) — «Когда слуга
пришел домой, его господин ростовщик спросил: Ты купил мёд (за кото-
рым я тебя послал)?». Словоформа винительного падежа свидетельству-
ет об осведомленности коммуникантов о предмете разговора.
Полезно заметить, что под осведомленностью следует понимать лю-
бую степень знания о предмете. Достаточно, чтобы предмет был просто
упомянут в тексте, чтобы коммуникант воспринимал его как уже «знако-
мый»: Bugün (bir) insan gördüm. Bu insan+ı coktan tanıyorum — «Сегодня я
видел одного человека. Я давно знаю этого человека»).
Можно упомянуть и ряд других устоявшихся в тюркском языкозна-
нии сомнительных представлений (о выделении под влиянием индо-
европейского языкознания разрядов числительных (количественных,
порядковых, разделительных, собирательных, штучных и т. д.) вместо
признания словоизменительной природы образований такого рода, т. е.
форм числительных; о представлении, что местоимение «шу» указывает
на слегка отдаленный предмет. Это представление стало причиной не-
Actual Problems of Turkic Studies 43
верного понимания соотношения между турецкими указательными ме-
стоимениями bu, şu, o; о выделение разрядов (точнее было бы говорить
«форм») местоимений не по сущностным признакам, которыми следует
признавать направленность «указательности» местоимений: предметные
местоимения («указывающие» на предмет); качественные («указываю-
щие» на признаки), обстоятельственные («указывающие» на обстоятель-
ства), количественные («указывающие» на количества) [19].
Обсуждение сомнительных представлений тюркологов не только мо-
жет, но и должно быть продолжено.

Примечания
1. Мельников Г.П. Системология и языковые аспекты кибернетики. М.:
Советское радио, 1978. С. 267–290.
2. Там же. С. 253–258, 267–290. Ср.: Бондарко А.В. Грамматическое
значение и смысл. Л.,: «Наука», 1978.
3. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 2007. С. 403
(под словом «сигнификация»).
4. Lexikon sprachwissenschaftlicher Termini. Leipzig, 1985. S. 40 (под словом
«Bedeutung»). Подробнее см.: Кондаков Н.И. Логический словарь-
справочник. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1976. С. 553 (под словом «смысл»).
5. Гузев В.Г., Насилов Д.М. К интерпретации категории числа имен суще-
ствительных в тюркских языках // Вопросы языкознания. М., 1975.
С. 98–111.
6. См., напр.: Севортян Э.В. Категория падежа // Исследования по срав-
нительной грамматике тюркских языков. Ч. 2: Морфология. М.: Изд-
во АН СССР, 1956. С. 45–64; Кононов А.Н. Грамматика современного
турецкого литературного языка. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 78.
§ 109; С. 83–84. § 120.
7. См., напр.: Ив анов С.Н. Курс турецкой грамматики. Ч. 1: Граммати-
ческие категории имени существительного. Л.: ЛГУ, 1975. С. 17.
8. Böhtlingk O. Über die Sprache der Jakuten. SPb., 1951. § 390; S. 159–160. См.
также: там же, § 234. S. 117–119; § 563. S. 228; § 606. S. 240; § 608. S. 241.
9. Мейе А. Основные особенности германской группы языков / под ред.,
с предисл. и примеч. В.М. Жирмунского. М.: Изд-во иностранной
литературы, 1952. С. 83.
10. Deny J. Principes de grammaire turque (“turk” de Turquie). Paris: Adrien-
Maisonneuve, 1955. P. 14.
11. См.: Еловков Д.И., Касевич В.Б. Некоторые проблемы лингвистики в
свете материала языков Юго-Восточной Азии // Вестник ЛГУ. 1979.
№ 8. С. 71–77. См. также: Сыромятников Н.А. Есть ли в японском
44 Актуальные вопросы тюркологических исследований
языке основной падеж? // Морфологическая типология и проблема
классификации языков. М.; Л.: Наука; Главная редакция восточной
литературы, 1965. С. 271-278.
12. Айляров Ш.С. Развернутые члены предложения в современном турец-
ком языке. М.: МГУ, 1974. C. 123; Aksoy Ö.A. Atasözleri ve Deyimler Sözlü-
ğü. I. Atasözleri Sözlüğü. İstanbul: İnkilap Kitabevi, 1997. S. 288. [№] 1266.
13. См., напр.: Щерба Л.В. О частях речи в русском языке // Языковая система
и речевая деятельность. Л.: Наука» (Ленинградское отделение), 1974. С. 92.
14. Цит. по: Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о сло-
ве). Изд. 2-е. М.: Высшая школа, 1972. С. 97.
15. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 6-е.
М.: Государственное учебно-педагогическое изд-во, 1938. С. 59.
16. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энцик-
лопедия, 1990. С. 355–357.
17. См.: Якобсон Р. К общему учению о падеже. Общее значение русского
падежа // Якобсон Р. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. С. 136–137.
18. См., напр.: Щека Ю.В. Практическая грамматика турецкого языка. М.:
Восток – Запад, 2007. С. 101, 116.
19. Подробнее см.: Гузев В.Г. Теоретическая грамматика турецкого языка.
СПб.: СПбГУ, 2015. С. 102, 104–117 и др.
Список сокращений названий литературных источников
AN ADS — Aziz Nesin. Anıtı Dikilen Sinek. Yedinci Basım. İstanbul: Adam
Yayınları, 2004.
AŞ — Âşık Garip. Halk Hikayesi. Sofya: Narodna Prosveta, 1966.
EchG SA — Ernesto Che Guevara. Savaş Anıları.Türkçesi: Seçkin Çağan. Ant
Yayınları. İstanmbul, 1968.
EŞ A — Elif Şafak. Aşk. 1. baskı. İstanbul: Doğan Egmont Yayıncılık ve
Yapımcılık Tic. AŞ, 2009.
HE SB — Halide Edip [Adıvar]. Sinekli Bakkal. İstanbul: Ahmet Halit Kitap
Evi, 1936.
MCA A — Melih Cevdet Anday. Aylaklar. Roman. İstanbul: Türkiye İş Bankası
Kültür Yayınları, 2002.
NH YGŞK — Nazım Hikmet. Yaşamak Güzel Şeydir Kardeşim / Nazım Hikmet.
Bütün Eserleri. Cilt 7. Sofya: Narodna Prosveta, 1969. S. 337–721.
NH SB — Nazım Hikmet. Sevdalı Bulut. 19. Baskı. İstanbul: Yapı Kredi Yayınları,
2011.
SS Rg — Sabiha Sertel. Roman gibi. Sofya: Narodna Prosveta, 1969.
VÖ MAAK1 — Vasıf Öngören. Masalın Aslı. Birinci Kitap. Aydınlıktan
Karanlığa. [S.l.]: Arkadaş Kitaplar. Çocuk Kitapları, [S. a.].
Actual Problems of Turkic Studies 45
VÖ MAKA2 — Vasıf Öngören. Masalın Aslı — İkinci basım. Karanlıktan
Aydınlığa. İstanbul: Evrensel Basım Yayın, 2010.
YY SH — Yordan Yovkov. Seçilmiş hikayeler. Tercüme eden Strahil Nikolof.
Sofya: Narodna Prosveta, 1960.

В.Г. Гузев*,
Н.Н. Телицин**

О фонемном значении знака

в рунических тюркских надписях

Известно, что весьма часто причиной появления какой-либо научной

работы является обнаружение в области компетенции исследователя фак-
та, который противоречит сложившимся мнениям. Довольно большой
интернациональный коллектив ученых проделал значительную работу
в области графологического анализа, прочтения, дешифровки, изучения
содержания древнетюркских камнеписных рунических текстов, выявле-
ния фонетических, фонологических, грамматических особенностей их язы-
ка; был проведен основательный грамматологический анализ руническо-
го письма, состава его знаков, его устройства и, наконец, сформулирована
аргументированная гипотеза об автохтонном происхождении ДТРП (древ-
нетюркской рунической письменности), о ее возникновении на террито-
рии второго тюркского каганата (Сев. Монголия) ориентировочно в VII в.
Фактом, противопоставленным мнениям специалистов по тюркской
рунологии, явилось предложение авторов изданного в 2006 г. в Астане
«Атласа Орхонских памятников» трактовать звуковое означающее знака
не как фонему /ñ/, а как согласную /j/ [5. С. 322].
В обоснование своего мнения авторы Атласа предлагают читать имя
Тоньюкука — tuj-uquq «предводитель, военачальник туйгынов». Слово
«туй» трактуется ими как структурная часть слова туйгын «сокол», а вто-
рая часть имени — uquq — как слово со значением «мудрость, мысль» [5.
С. 322]. Иными словами, они полагают, что в начертаниях имени Тоньюкука
( ) знак следует читать как /j/.

*Доктор филологических наук, профессор кафедры тюркской филологии

Санкт-Петербургского гос. университета.
**Кандидат филологических наук, заведующий кафедрой тюркской филологии
Санкт-Петербургского гос. университета.
46 Актуальные вопросы тюркологических исследований
Авторы Атласа перечисляют семь слов, в начертаниях которых употре-
блен знак . Они убеждены, что он означал фонему /j/ [5. С. 19]. Речь идет
о следующих лексемах: (КТб 8, 14, 28, 51; Тон 7, 9, 12) [qytañ ~ qydaj
~ χytaj] «Китай, китайский» (ДТС: 440, 636); (КТб 12, ThS 40) [koñ ~
qoj ~ koj] «овца» (ДТС: 453); - (КТм 3) [jañ- ~ jaj-] «побеждать [?], рассе-
ивать» (ДТС, 226); (КТб 34) [azkyña ~ azqyña ~ azkyja] «немногочис-
ленный» [Ср.: 7. С. 32]; (КТм 3, 5, 7) [añyg ~ ajyg] «злой, дурной» (ДТС,
28); (КТб 29; ГК 45) [čygañ ~ čygaj] «бедный, неимущий» (ДТС: 148);
(Тон 1) [toñukuk ~ tuj-ukuk].
Авторы упоминают работу В.М. Наделяева [9], в которой приведены
начертания и других слов с этим знаком ( (ГК 94) [turuñaja] («жу-
равль») и четыре слова, значения которых не установлены). Однако они
почему-то не приняли во внимание содержание этой работы.
Более того, вызывает недоумение, почему М. Жолдасбеков и К. Сар-
ткожаулы поняли следующие слова В.М. Наделяева с точностью наобо-
рот: «… наиболее вероятным звуком, обозначенным в орхоно-енисейской
письменности буквой , является среднеязычный щелевой назализован-
ный звук ј» [9. С. 212].
В Атласе утверждается, что В. Томсен транскрибировал знак в тек-
сте надписи Тоньюкука как /j/, но выразил сомнение в своем толковании.
Это не совсем так. В. Томсен действительно писал, что наряду со знаком
для звука j употребляется также знак , который он транскрибирует как
j, и что этот знак располагается только в конце слога. В. Томсен излагал
свои мысли, сопоставляя знак со знаком [aj]. При этом он справедливо
заметил, что ввиду несходства этих двух знаков, наблюдаемых в написа-
ниях только заднерядных слов, они должны были представлять в текстах
разные «звуки» [16. С. 27; 17. С. 36]. Позднее ученый предпочел читать
этот знак как среднеязычный назализованный согласный ǰ типа якутско-
го, тофаларского и тувинского [9. С. 197].
Именно В. Томсен и затем П.М. Мелиоранский приняли во внимание,
что в тексте надписи в честь Могилян-Хана (Бильге-кагана) имя государ-
ственного деятеля Тоньюкука в перечне «имен шад-апытов» имеет начер-
тание /tonjukuk (Южная сторона 14) [8. С. 19].
Не может быть также случайностью, что и В.В. Радлов, и В. Томсен,
публикуя памятник в честь Тоньюкука, транскрибируют имя этого го-
сударственного деятеля с использованием двухфонемного сочетания /nj/
[13; 15]. Это вполне объяснимо как проявление естественного для людей,
не являющихся носителями изучаемого языка, восприятия обнаружива-
емых в нем смычных носовых согласных в виде двух соседствующих зву-
копредставлений — /n/ и /j/ . Так же поступил и автор упомянутого на-
Actual Problems of Turkic Studies 47
чертания /tonjukuk/ в надписи в честь Могилян-Хана. Последнее
с фонологической точки зрения свидетельствует о том, что он сам едва ли
был носителем языка орхонских надписей.
Т. Текином имя транскрибируется: «tuñukuk “Tunukuk” (genellikle
[обычно]) ~ tunyukuk (BK G 14)». [14. С. 68]. Замеченное не только В. Том-
сеном и П.М. Мелиоранским, но и Т. Текином графическое колебание
~ едва ли можно считать случайностью. Оно убедительно
свидетельствует о том, что имя этого государственного деятеля имело в
середине (слова) согласную с «назальной дополнительной артикуляцией»
[6. С. 137].
Талат Текин помимо приведенных слов упоминает также слова: kañgu
(Kara Balgasun G 3) «какой, который», koñčy «пастух, чобан», производное
от приведенного выше существительного [koñ ~ qoj ~ koj] «овца»,
turña «журавль» и упомянутый глагол jañ- в составе образования jañdok,
которое можно воспринимать как jañ+duk «рассеянные [побежденные]»,
т. е. как «причастие», точнее, субстантивно-адъективную форму.
Если не принимать во внимание производное koñčy, и словоформу
jañ+duk, в литературе фигурирует не менее десяти лексических единиц, в
начертаниях которых присутствует знак . Этот факт сам по себе свиде-
тельствует против предположения авторов Атласа.
По сути дела авторы Атласа утверждают, что в древнетюркской ру-
нической письменности имелось два синонимичных знака — и , пер-
вый из которых, с нашей точки зрения, представлял бы в таком случае
слово аj «месяц», слог aj и фонему /j/, а второй — по меньшей мере, слог
aj и фонему /j/. Но в этом письме отсутствуют другие синонимичные зна-
ки — ср. знаки, которые долгое время признавались исследователями как
представляющие «звук» /k/. Наш анализ привел к выводу, что они перво-
начально означали: /ak/, /äk/, /yk/, /ok ~ uk/, /ök ~ ük/ т. е. пред-
ставляли односложные слова и слоги с разными (!) гласными фонемами.
Значит прав В. Томсен: едва ли два знака могли представлять один и тот
же звук.
Наличие в письме cиллабограммы /aj/, употреблявшейся для пере-
дачи фонемы /j/, которую авторы Атласа пожелали видеть в имени То-
ньюкука, означает, что это имя могло бы писаться: , что можно бы
было читать: [tujukuk]. Однако такое начертание в текстах отсутствует.
Глагол - , транскрибируемый С.Е. Маловым как jañ-, в ДТС (ДТС:
226) приводится в древнеуйгурском облике jaj- со значениями (1) «рас-
сеивать», (2) «колебать, трясти». Если бы это слово в идиолекте, пред-
ставленном руническими надписями, имело фонемный состав /jaj/, то и
в текстах встречалось бы начертание , которое тоже не обнаружено.
48 Актуальные вопросы тюркологических исследований
Причиной отсутствия у знака переднерядной пары могла быть слу-
чайность (последняя могла существовать, но не была использована в
ограниченных по объему доступных современникам текстах).
В литературе имеется также опыт фонологического сопоставления
знаков (слог /añ/, фонема /ñ/) и (слог /aŋ/, фонема /ŋ/): «Оба знака мо-
гут функционировать в одной той же позиции: после гласных в задне-
рядных словах; следовательно, графемы и передавали слоги с разными
согласными фонемами» [1. С. 87].
Полезно заметить, что об употребительности знака, о котором идет
речь, в древнетюркских языках свидетельствует наличие его в графиче-
ском фонде не только орхонской, но и енисейской руники [3. С. 7].
Как следует из опыта фонологии и грамматологии [2. C. 290, 332 и др.;
4; 11], знаки фонографического письма (графемы) означают звуковые
представления единиц носителей языка, т. е. или слов, или слогов, или —
звуков речи [например: 2. С. 290, 332 и др.; 12. С. 121–122].
В данном случае речь идет о фонемном значении спорного руниче-
ского знака. Из всего вышесказанного следует, что в системе согласных
фонем языка рунических текстов место среднеязычной щелинной соглас-
ной было занято фонемой /j/, представляемой знаком /aj/, а знак /añ/,
как подсказывает логика системы, означал смычную согласную фонему
с дополнительной назальной артикуляцией, т. е. фонему /ñ/.

Литература
1. Аврутина А.С. Древнетюркские рунические памятники. Система пись-
ма и фонологическая реконструкция. М.: Едиториал УРСС, 2011.
2. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию.
Т. II. М., 1963.
3. Васильев Д.Д. Корпус тюркских рунических памятников бассейна Ени-
сея. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1983.
4. Гельб И. Опыт изучения письма (основы грамматологии). М., 1979.
5. Жолдасбеков М., Сарткожаулы К. Атлас Орхонских памятников. Аста-
на: Күлтегiн, 2006.
6. Зиндер Л.Р. Общая фонетика. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Высшая шко-
ла, 1979.
7. Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. Тексты и ис-
следования. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951.
8. Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и
Киргизии. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959.
9. Наделяев В.М. Чтение орхоно-енисейского знака и этимология имени
Тоньюкука // Тюркологические исследования. М.; Л., 1963. С. 197–213.
Actual Problems of Turkic Studies 49
10. Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. I–IV. СПб., 1893–1911.
11. Трубецкой Н.С. Основы фонологии / пер. с нем. А.А. Холодовича,
ред. С.Д. Кацнельсона, предисл. А.А. Реформатского. М.: Изд-во
иностранной литературы, 1960.
12. Трубецкой Н.С. Доклад на Втором иеждународном конгрессе лин-
гвистов, состоявшемся в августе 1931 г. в Женеве // Actes du Deuxième
congrè international de linguistes. Paris, 1933. P. 121–122.
13. Radlov W.F. Die alttürkischen Inschriften der Mongolei. Zweite Folge. Die
Inschrift des Tonjukuk. SPb., 1899. XXIV.
14. Talat Tekin. Orhon Türkçesi grameri. 2. baskı. Yayımlayan Mehmet Ölmez.
İstanbul: Sanat kitabevi, 2003.
15. Thomsen V. Alttürkische Inschriften aus der Mongolei // Zeitschrift der
Deutschen Morgenländischen Gesellschaft. Band 78. Leipzig, 1924–1925. S.
121–175.
16. Thomsen V. Inscriptions de l’Orchon // Mémoires de la Sosètè Finno-
Ougrienne. Vol. V. Helsingfors, 1896.

М.Э. Дубровина*

О термине «субстантивно-адъективная форма»

(САФ) применительно к некоторым
глагольно-именным формам тюркских языков

Научное знание во все времена опиралось и будет опираться на опреде-

ленный понятийно-терминологический аппарат. Термину в любом научном
исследовании придается важное, если не сказать решающее значение. С чем
это связано? Дело, очевидно, в том, что за каждым термином стоит содер-
жание, т. е. само понятие, которое имеет вполне четкие свойства, обладает
известными функциями и способно вступать в определенные отношения.
Именно поэтому наука веками вырабатывает понятийно-терминологи-
ческий аппарат, позволяющий ученым понимать друг друга и тем самым
продвигаться вперед в процессе научного познания. Посредством термина
*Кандидат филологических наук, доцент кафедры тюркской филологии Санкт-
Петербургского государственного университета.
50 Актуальные вопросы тюркологических исследований
ученый пытается максимально точно отобразить свойства и границы само-
го понятия, проникнуть в его суть и суметь донести найденные знания до
научного сообщества. Небрежное отношение к употреблению термина ве-
дет к искаженному отображению характеристик объекта исследования, са-
мого понятия, и тем самым удаляет ученого от его конечной цели — стрем-
лению максимально полно описать объективную действительность во
всем ее многообразии и уникальности. Таким образом, ученые, во-первых,
должны стремиться к созданию единообразной и понятной всему научно-
му сообществу терминологии, а во-вторых, постоянно дорабатывать свою
терминологическую базу, вследствие появления новых научных данных.
Сказанное выше непосредственно касается и тюркологии как приклад-
ной области общего языкознания. Здесь существует темы, которые, по мне-
нию многих тюркологов, уже набили всем оскомину. Тем не менее, обсуж-
дение этих тем продолжается, и к конечному результату эти обсуждения
пока не привели. Одной из таких тем, бесспорно, является вопрос о статусе
причастий в тюркских языках. Только сам автор этой статьи неоднократ-
но затрагивал в своих работах эту проблему [1], не говоря уже о наличии
в тюркском языкознании значительной предшествующей традиции [2].
Позиция автора сводится к следующим тезисам: 1) причастиями необ-
ходимо называть формы, в задачу которых входит представление действий
в виде признака какого-либо предмета, самыми яркими представителями
категории причастий автор признает русские причастия типа ‘говорящий’,
‘идущий’, а также некоторые формы европейских языков, например, ан-
глийскую форму -ing в словосочетании типа ‘dancing girl’; 2) в тюркских
языках обнаруживаются такие глагольные формы, которые по своим
функциям не соответствуют ни русским причастиям, ни причастиям ев-
ропейских языков, хотя их традиционно именуют «причастиями»; 3) в не-
которых тюркских языках возможно найти глагольные формы, которые
действительно ведут себя как европейские причастия и тем самым могут
быть включены в категорию собственно причастий в европейском и рус-
ском их понимании.
Таким образом, кропотливая работа, проделанная тюркологами в по-
следние десятилетия по осмыслению глагольно-именных форм, подво-
дит к необходимости провести «инвентаризацию» этих форм в каждом
тюркском языке с целью разделения их на две группы: собственно при-
частий и тех форм, которые, обладая специфическими чертами, не свой-
ственными европейским причастиям, должны получить самостоятель-
ный статус и самостоятельное название.
В настоящей работе предпринята попытка экспериментальным пу-
тем показать различия некоторых тюркских глагольных форм, которые
Actual Problems of Turkic Studies 51
называют одним термином «причастие». В качестве материала для срав-
нения были выбраны формы двух разных тюркских языков — турец-
кого и узбекского. Языки были выбраны в связи с тем, что они входят в
разные группы, но являются, на наш взгляд, типичными представите-
лями своих групп — турецкий язык представляет огузскую группу язы-
ков, узбекский — карлукскую. Кроме того, выбранная узбекская форма
с показателем -gan чрезвычайно близка по своим основным функциям
к формам с аналогичными показателями, встречающимися в других тюрк-
ских языках (форма -ган татарского языка [3], форма -ған башкирского
языка [4], форма -гъан кумыкского языка [5], форма -гъан карачаево-
балкарского языков [6], форма –ған казахского языка [7] и др.). Тем са-
мым выводы относительно формы -gan узбекского языка, полученные
в ходе анализа, могут быть применены и к другим тюркским языкам.
Как было уже отмечено выше, сравнительный анализ этих форм был
проделан с тем, чтобы, во-первых, указать на то, что рассматриваемые
формы в тюркологии именуют одинаково, т. е. называют их одним терми-
ном «причастие»; а во-вторых, что эти формы не являются функционально
аналогичными, они имеют разные функции, и тем самым в очередной раз
привлечь внимание тюркологической общественности к тому, что в дан-
ном случае неправомерно употреблять один и тот же термин «причастие».
На данном этапе исследования в настоящей работе анализу будут
подвергнуты только турецкие формы -dık и -(y)an с одной стороны и уз-
бекская форма -gan с другой стороны.
Как известно, и форму -dık, и форму -(y)an в турецком языке тради-
ционно относят в категорию причастий. Ю.В. Щека пишет: «В турецком
языке есть пять причастий: причастие -(y)an, -(°)r, -mış,-dık, -yacak» [8].
Большинство исследователей узбекской формы -gan и ее производных
также включают ее в категорию причастий [9].
Для сравнения были составлены словосочетания, которые наглядно
демонстрируют возможности каждой формы. Первое словосочетание
полностью отражает функцию чистого причастия, второе и третье сло-
восочетания, напротив, никак не могут соотнестись с причастными, они
отражают специфические особенности тюркских языков, когда некая гла-
гольная форма используется в адъективной (но не в причастной) функ-
ции (второй пример) или в субстантивной функции (третий пример).

1. Читающий книгу Kitabı okuyan adam Kitobni öqigan odam

человек
2. Книга, которую я Benim okuduğum Men öqigan kitob
читаю/прочел kitap
52 Актуальные вопросы тюркологических исследований

3. Я сказал, что я Bu kitabı okuduğumu Bu kitobni öqiganimni

читаю/прочел книгу söyledim aytdim.
1. Дающая/дававшая Bana para veren kız manga pul bergan qiz
мне деньги девушка
2. Деньги, которые тебе Kızın bana verdiği qizning senga bergan
дала/дает девушка para puli
3. Я видел, что девушка Kızın sana para Qizning senga pul
дала тебе деньги verdiğini gördüm berganini ko’rdim
1. Приходящие к нам bize gelen misafirler Bizga kelgan
гости mehmonlar
2. Дом, в который Geldiğim ev Men kelgan uy
я иду/пришел
3. Я знаю, что гости Konukların Mehmonlarni
идут/пришли geldiklerini biliyorum kelganlarini bilaman

Как видно из примеров соотносительных высказываний в узбекском

языке форма с показателем -gan способна выступать в трех разных по со-
держанию словосочетаниях: 1) в функции русского причастия (сохраняя
агентивное значение), 2) в адъективной функции (без агентивного значе-
ния), 3) в субстантивной функции, т. е. представляет действие в «опред-
меченном» виде, соотносимом с русским словосочетанием типа «то, что
кто-то делает или сделал».
В турецком же языке в собственно причастном употреблении мы
встречаем только одну форму — форму с показателем -yan, форма -dık,
которую тоже называют причастием, в примерах в такой функции не
употреблена, а используется в других высказываниях, которые трудно
назвать причастными.
Таким образом, в тюркских языках внутри глагольно-именных форм
произошло разделение функций. Одни формы выделились из общей груп-
пы и стали работать как чистые причастия, аналогичные европейским
формам. В турецком языке такой формой, бесспорно, является форма с
показателем -yan, которая была подвергнута анализу, кроме того, предпо-
лагается, что причастиями также являются формы -(°)r, -mış, не рассма-
триваемые в настоящей работе. Другие же формы, а именно формы с по-
казателем -dık, -yacak представляют собой двуфункциональные морфо-
логические средства, в задачу которых входит выступать как в роли гла-
гольных атрибутивов, так и в роли глагольных субстантивов. При этом
обе функции, по всей видимости, воспринимаются в качестве равнознач-
Actual Problems of Turkic Studies 53
ных с функциональной точки зрения. Следует обратить внимание, что и
атрибутивная, и субстантивная функции тюркских глагольно-именных
форм представляют собой уникальные возможности тюркских языков,
носители большинства европейских языков с трудом воспринимают вы-
сказывания типа ‘Geldiğim ev’ или ‘Kızın sana para verdiğini gördüm’. На
наш взгляд, именно уникальность подобных форм и породила многочис-
ленные попытки европейских и русских лингвистов каким-то образом
соотнести их с европейскими возможностями, а зачастую просто подо-
гнать их под что-то известное, более или менее подходящее по смыслу.
Автор настоящего исследования убежден, что в любом языке на уровне
морфологии могут возникать те или иные формы, свойства и функции
которых могут не совпадать со свойствами и функциями морфологиче-
ских форм других языков. Более того, едва ли научно было бы утверж-
дать, что во всех языках должен наличествовать одинаковый набор грам-
матических средств. Такие тюркские глагольные формы, как -dık, -yacak,
-gan и им подобные представляют собой уникальные грамматические
формы с экзотическими характеристиками, по крайней мере, по срав-
нению с большинством европейских языков. Они не имеют аналогов ни
в русском, ни в других европейских языках, возможно, это связано с ти-
пологическими различиями рассматриваемых языков — тюркские язы-
ки являются представителями языков агглютинативного типа, тогда как
большая часть индоевропейских языков относятся ко флективному типу.
Вследствие всего вышеприведенного предлагается ввести в научный
оборот термин «субстантивно-адъективная форма» (САФ), которым
предлагается именовать глагольные формы типа узбекской формы -gan
или турецкой формы –dık. Этот термин уже активно используется мно-
гими тюркологами в течение нескольких десятилетий [10], так как он от-
ражает как семантические свойства рассматриваемых глагольных форм
(представление действия, как в образе предмета, так и в образе призна-
ка), так и их синтаксические особенности (выступать в высказывании как
в функции подлежащего или дополнения, так и в функции определения).

Примечания
1. Дубровина М.Э. О термине причастие в тюркских языках (на примере
якутского языка) // «Модернизация и традиции»: XXVI Международ-
ная конференция по источниковедению и историографии стран Азии
и Африки, 20–22 апреля 2011 г.: Тезисы докладов / отв. ред. Н.Н. Дьяков
и А.С. Матвеев. СПб.: Изд-во РХГА, 2011. С 357–358; Дубровина М.Э.,
Мухитдинова Х.С. Сравнительно-типологический анализ причастия
с показателем -gan в узбекском языке // Российская тюркология. 2011.
54 Актуальные вопросы тюркологических исследований
№ 2(11). Москва; Казань: Издатель от имени РКТ при ОИФН РАН —
И.В. Кормушин, 2014. С. 41–47; Дубровина М.Э. Опыт сравнительно-
го анализа глагольных имен в турецком и якутском языках //Вестник
Санкт-Петербургского университета. Серия 13. Востоковедение, афри-
канистика. Вып. 3. Сентябрь, 2012. 2012. С. 15–23.
2. См. напр.: Андерхилл Р. Причастия в турецком языке // Новое в зару-
бежной лингвистике. Вып. XIX. Проблемы современной тюркологии.
М.: Прогресс, 1987. С. 324–339; Гузев В.Г. Система именных форм тюрк-
ского глагола как морфологическая категория (на материале староа-
натолийского и турецкого языков) // Turcologica. К семидесятилетию
академика А.Н. Кононова. Л.: Изд-во Наука, 1976. С. 56–64; Дениз-Йыл-
маз О. Категория номинализации действия в турецком языке. СПб.:
Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2006. С. 61–89; Телицин Н.Н. Атрибу-
тивные и субстантивно-атрибутивные формы древнеуйгурского гла-
гола // Исследования по уйгурскому языку. Алма-Ата, 1988. С. 96–103.
3. Закиев М.З. Татарский язык // Языки народов СССР. Т. II. Тюркские
языки. М.: Изд-во Наука, 1966. С. 146.
4. Юлдашев А.А. Башкирский язык // Языки народов СССР. Т. II. Тюрк-
ские языки. М.: Изд-во Наука, 1966. С. 184.
5. Магомедов А.Г. Кумыкский язык // Языки народов СССР. Т. II. Тюрк-
ские языки. М.: Изд-во Наука. 1966. С. 204.
6. Хабичев М.А. Карачаево-балкарский язык // Языки народов СССР. Т. II.
Тюркские языки. М.: Изд-во Наука. 1966.С. 224.
7. Кенесбаев С.К., Карашева Н.Б. Казахский язык // Языки народов СССР.
Т. II. Тюркские языки. М.: Изд-во Наука. 1966. С. 330.
8. Щека Ю.В. Практическая грамматика турецкого языка. М.: Изд-во Вос-
ток-запад, 2007. С. 284.
9. См. напр.: Решетов В.В. Узбекский язык // Языки народов СССР. Т. II.
Тюркские языки. М.: Изд-во Наука, 1966. С. 353.

И.В. Кормушин*

Форма-призрак на -aġan/-ägän в чигильско-

тюркском языке «Дивана» Махмуда Кашгари1 4

Во вводной части «Дивана», в особом параграфе, Кашгари перечисля-

ет ряд причастий, которые он «не включает, — как он говорит, — в Сло-
* Доктор филологических наук, Институт языкознания Российской акаде-
мии наук (Санкт-Петербург).
1
Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ №13-04-00442.
Actual Problems of Turkic Studies 55
варь». Среди них два примера, которые вошли в прежние издания «Дива-
на», а из них в грамматики (см., например: Atalay DLT, I, 24; Hacieminoğlu
2013, 168; Нигматов 1980, 134-135) как формы на *-aġan/-ägän: ol är ol ävkä
baraġan «это тот мужчина, который часто ходит к нему домой»; ol är ol
bizkä kälägän «это тот мужчина, который часто приходит к нам».
Р. Данков подверг сомнению эти формы, предположив, что фатхи над
вторым корневым согласным в причастиях от глаголов bar- и käl- про-
ставлены «поздней рукой». Обращение к новому факсимильному изда-
нию рукописи «Дивана» подтверждает правоту американского издателя:
Ркп 1711, в написанном здесь слове kälägän фатха над лямом, дающая чте-
ние второго слога как lä, совершенно отчетливо переправлена из сукуна,
предполагавшего чтение буквы лям (‫ )ﻝ‬без сопровождающего гласного,
т. е. все слово до этого вмешательства явно было *kälgän. В первом из
рассматриваемых двух примеров — baraġan — сукуна над ра, очевидно,
не было, т. е. зачеркивания не требовалось, но подставленная над буквой
ра фатха отличается от соседних аналогичных харакятов (над первым
и вторым кяфами), что также свидетельствует о верности предположе-
ния Р. Данкова. Поэтому в американском издании Р. Данков и Дж. Келли
отказались от ранее читавшихся здесь *baraġan, *kelägän в пользу форм
barġan, kälgän. Так же поступили и мы — Е.А. Поцелуевский и автор этих
строк, редакторы российского академического издания (ДЛТ–М, 2010,
I, 69).
Кроме палеографических доводов, подтверждающих иллюзорность
формы на -aġan в «Диване», существует целый ряд других факторов.
Первый из них тот, что несколько далее, еще в первой из восьми частей
Словаря, называемых Кашгари «книгами», — в «Книге хамзовых слов»
(С. 28–159 оригинала «Дивана») в главе, посвященной структурному
типу слов фаъалъа:н (с. 88–90 оригинала ДЛТ), Кашгари, несмотря на на-
мерение не включать в Словарь данный вид причастий, все-таки привел
серию из 35 фразовых примеров с ними:
Говорят: ol är ol özin kišidän abïtġan, что значит: «он — мужчина, имею-
щий привычку скрываться от людей».
Говорят: ol küp ol süčigni ačïtġan, что значит: «это — кувшин, [который]
всегда делает кислым что-либо сладкое, вливаемое в него».
Говорят: ol kiši ol tarïġ arïtġan, что значит: «тот мужчина постоянно
очищает пшеницу».
Говорят: ol kiši ol joldan azïtġan, что значит: «это – человек, который
постоянно сбивает людей с [правильного] пути».
Говорят: bu är ol ïšïġ ävürgän «это — мужчина, всегда все делающий
шиворот-навыворот», — и т. п.
56 Актуальные вопросы тюркологических исследований
Кажущаяся непоследовательность автора «Дивана» объясняется,
на наш взгляд, двумя способами подачи языкового материала, при-
меняемого Кашгари, — основным и вспомогательным. Основной спо-
соб заключатся в том, что тюркский словарный материал в «Диване»
ранжируется и подается главным образом по структурно-буквенному
принципу организации моделей слово- и формообразовательных ти-
пов слов, свойственному арабскому языку, начиная с производных от
двухбуквенных корневых основ по возрастающей к многобуквенным
с вариациями добавлений по аффиксам. Закрепляясь в таких количе-
ственно-качественных объединениях структуры, как «книги», «гла-
вы», «разделы» и «подразделы», структурно-буквенный способ подачи
языкового материала помогает представить всю массу тюркской лек-
сики — корневые и производные лексемы, — как череду структур-
ных типов, чаще всего не объединенных семантическим единством.
Вспомогательный способ применятся Кашгари в конце каких-то ча-
стей разделов, глав, книг для дополнений и разъяснений связанных се-
мантическим единством или близостью структурных моделей, на повер-
ку оказывающихся тождественными в какой-то конечной, аффиксальной
для тюркского, части своей структурной модели.
В процитированных нами тюркских фразовых примерах причастие
на -ġan/-gän выполняет функцию предиката, характеризующего субъект
как лицо или предмет, которому свойственны продолжительность дей-
ствия и/или многократность его проявления. Стремясь, где только воз-
можно, найти аналогии, формальные или семантические, между араб-
ским и тюркским языками, Кашгари посчитал возможным использовать
многократно-продолженное действие тюркских причастий на -ġan/-gän
для составления фраз, аналогичных построениям арабского языка на ос-
нове арабских причастий структурного типа мифъа:л; входящие в этот
тип образования реализуются в таких лексемах, как: миҭъа:м «много-
кормящий», миҳра:б «многовоюющий» (ДЛТ – М., 2010, т. I, с. 166–167).
Выдвигаемые Кашгари в качестве смыслового эквивалента арабским
конструкциям с мифъа:л, их тюркские аналоги-«переводы» как фразы
выглядят достаточно искусственно. Эта искусственность создается не
свойственным тюркской речи анафорическим построением таких фраз.
Предпосылаемый приводимым Кашгари примерам на причастия
с -ġan/-gän традиционный дескриптор yuqa:lu «говорят», по нашему мне-
нию, может соответствовать не только стандартному «в разговорной
речи обычна фраза следующего типа», но и с общемодальным значением
допущения «могут сказать так».
Actual Problems of Turkic Studies 57
Еще раз две формы на -ġan/-gän – одиночные, не во фразе — появля-
ются на с. 442 ДЛТ, в конце третьей «Книги удвоенных слов» (с. 406–445
оригинала «Дивана»), в соответствии со вторым, вспомогательным спо-
собом подачи тюркского материала, в своеобразном «грамматическом
уголке», в котором Махмуд Кашгари среди перечисляемых причастных
форм называет «активное причастие, указывающее на постоянное дей-
ствие: taµratġan «всегда торопящий» и täbrätgän «много раскачивающий»
(ДЛТ 442-443).
Сравнение примеров из серии анафорических предложений с толь-
ко что приведенными двумя одиночными причастиями показывает, что
причастие на -ġan/-gän само по себе обладает близкой к максимальной
обстоятельственной характеристикой проявления динамического каче-
ства во времени, и эта дополнительная характеристика может варьиро-
вать: «всегда», «постоянно», «часто», «обычно», «как правило», «по при-
вычке», «иметь обычай», «больше, чем обычно», «много». В этом плане
анафорическое построение примеров не является обязательным услови-
ем реализации чисто грамматического значения многократности/дли-
тельности/постоянства действия у причастия на -ġan/-gän.
Третий раз коррекции со стороны читателя форма на -ġan/-gän под-
вергается на с. 603–604 оригинала ДЛТ в пословице, приводимой в ка-
честве примера на слово müñüz: süsgän uæqa täñri müñüz bermäs «не дает
бог рогов бодливой корове (~ быку)». Здесь над вторым сином одна из то-
чек (непохожа на сукун!) нарочито небрежно перечеркнута фатхой, т. е.
опять же, как и в начале, на с. 17 «Дивана», древний правщик предлагал
читать данную форму с аффиксом -ägän: süsägän.
Как установлено Р. Данковым, единственная дошедшая до нас копия
с авторского списка рукописи «Дивана» Кашгари содержит многочис-
ленные правки оригинального текста какими-то ее читателями или вла-
дельцами. Характер целого ряда поправок выдает в них представителей
иных тюркских диалектов, нежели тех, что стали предметом описания
Махмуда Кашгари, а именно диалектов кыпчакского типа. Вероятно, в их
языке форма на -ġan имела значение причастия прошедшего времени, ее
презентное значение, которое она имела в караханидско-тюркском язы-
ке, было совершенно непонятной и невозможной вещью. Но что касается
наличия формы на -agan в качестве причастия настоящего продолжен-
ного при одновременном функционировании причастия прошедшего
на -gan — эта картина полностью совпадает с современным кумыкским
языком.
58 Актуальные вопросы тюркологических исследований

Э.Е. Лебедев*

О значении функционально-семантического
подхода к изучению глагольной
морфологии в чувашском языке

Изучение словоизменительных глагольных категорий в тюркских

языках с использованием функционально-семантического подхода пред-
ставлено в работах многих современных исследователей-тюркологов.
К ним мы можем отнести труды Д.Г. Тумашевой, С.Н. Иванова, В.Г. Гу-
зева, Д.М. Насилова и др. [13; 8; 6; 10]. На базе этого метода исследованы
грамматические системы турецкого, староосманского, древнетюркского,
узбекского, татарского, якутского и др. языков. В своей основе функци-
онально-семантический подход содержит постулат о функциональной
сущности языковых единиц, а также о том, что любое исследование язы-
ковых систем должно прежде всего выявлять их внутреннюю семантиче-
скую сторону, рассматривать как парадигматические связи их компонен-
тов, так и синтагматические [13. С. 6–10].
Нам представляется, что подобный подход к изучению грамматиче-
ских форм и категорий глагола позволяет наиболее адекватно описывать
их семантические и функциональные особенности и взаимоотношения
в рамках всей языковой системы. Объективность такого рода исследо-
вания подтверждается коммуникативной природой языка, которая под-
разумевает, прежде всего, точную передачу содержания высказывания
с применением того или иного способа выражения. В связи с этим бе-
рем на себя смелость утверждать, что от того, насколько полно исполь-
зует исследователь в своем труде функционально-семантический подход
к описанию языковых фактов, настолько точнее и объективнее будут эти
факты описаны.
В чувашском языкознании в большинстве работ по грамматике на-
ряду со сравнительно-историческим методом, особенно на начальном
этапе его развития, применялся традиционный формально-описатель-
ный метод. Возможно, наиболее ярким примером подобного сочетания
использования двух указанных методов лингвистического исследова-
ния в отношении чувашского языка является фундаментальный труд
Н.И. Ашмарина «Материалы для исследования чувашского языка» [4].

*Кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Чувашского госу-

дарственного института гуманитарных наук (г. Чебоксары).
Actual Problems of Turkic Studies 59
Однако уже в следующей своей крупной работе, посвященной вопросам
грамматики чувашского языка, двухтомнике «Опыт исследования чу-
вашского синтаксиса» [5] ученый использует несколько иную методику.
Здесь основные грамматические категории, такие как падеж, время, де-
епричастия, причастия и др. рассмотрены с точки зрения их синтагма-
тических связей. Тематика, которую в данном труде затрагивает автор,
на наш взгляд, выходит за рамки синтаксиса в его традиционном пони-
мании. Скорее всего, здесь речь идет именно о функционально-семан-
тическом исследовании, но из-за отсутствия соответствующего термина
Н.И. Ашмарину не оставалось ничего другого, как использовать более
привычный и употребляемый термин — «синтаксис».
Ученые-лингвисты, разрабатывавшие проблематику чувашского язы-
кознания уже после выхода основополагающих работ Н.И. Ашмарина,
в своих трудах значительно продвинули науку о чувашском языке впе-
ред, но в целом общий исследовательский подход оставался прежним —
формально-описательным. Между тем, говорить, что чувашские линг-
висты не предпринимали попыток найти новые, более перспективные
методы исследования чувашского языка, которые позволили бы точнее
описать основные особенности его грамматической системы, тоже было
бы несправедливым. В классических трудах таких крупных языковедов,
как В.Г. Егоров, Н.А. Андреев, И.П. Павлов, И.А. Андреев и др. мы можем
встретить и элементы функционально-семантического анализа, несмо-
тря на то, что сам термин по понятным причинам в них не употребляется
[7; 3; 11; 2]. В ряду этих работ особо отметим второй том трехтомника
«Стилистика чувашского языка» (на чувашском языке) Н.А. Андрее-
ва [3], посвященного морфологии. Название этого тома, по нашему мне-
нию, так же, как и в случае с «Опытом» Н.И. Ашмарина, не соответствует
его содержанию, так как исследование, которое проводит в нем автор, не
затрагивает вопросы стилистики, а посвящено, прежде всего, изучению
семантического содержания грамматических форм чувашского языка и
их синтагматики. Говоря современным языком, Н.А. Андреев использует
здесь функционально-семантический подход. Однако по причине отсут-
ствия во время выхода этой работы более подходящего термина, автором
было сохранено название, под которым вышел первый том, где рассмо-
трены собственно проблемы стилистики.
Первым трудом в чувашском языкознании, где в качестве основно-
го метода исследования декларируется функционально-семантический
подход, стала монография В.А. Андреева «Очерки по функциональной
грамматике чувашского языка: категория склонения имени существи-
тельного» [1]. Теоретической основой этого исследования стала концеп-
60 Актуальные вопросы тюркологических исследований
ция «противоречивой двойственности значений» С.Н. Иванова, в со-
ответствии с которой значения каждого падежа противопоставляются
в пределах «малого ряда падежных форм и в рамках всей падежной си-
стемы в целом» [1. С. 5]. К сожалению, в связи с безвременной кончиной
автора, данное перспективное направление в исследовании строя чуваш-
ского языка не получило своего дальнейшего развития.
В некотором роде продолжением функционально-семантического
изучения разных уровней системы грамматических категорий чуваш-
ского языка является теория морфосинтаксиса на базе чувашского язы-
кового материала. В 2011 г. в Чебоксарах вышла работа А.М. Ивановой
«Проблемы морфосинтаксиса в чувашском языкознании». В ней автор
рассматривает такие вопросы взаимодействия двух языковых уровней,
синтаксиса и морфологии в грамматической системе чувашского языка:
морфосинтаксис словосочетаний и аналитических глагольных конструк-
ций, категория падежа как объект морфосинтаксиса, морфосинтаксиче-
ская характеристика конструкций со служебными словами и др. [9].
Использование функционально-семантического анализа при изуче-
нии словоизменительных глагольных категорий в чувашском языке по-
зволяет несколько иначе взглянуть на состав и взаимоотношения их ком-
понентов. Так, например, если мы будем рассматривать грамматические
формы с точки зрения их внутреннего содержания и связей с другими
формами, включая их взаимодействие с элементами других уровней, то
такие обязательные с точки зрения формально-описательного подхо-
да признаки грамматических форм в тюркских языках, как тотальность
распространения и способ выражения при помощи только синтетичных
форм (аффиксов) уже не могут признаваться строго обязательными.
Как частный случай можно назвать ситуацию с категорией залога, ко-
торая, в первую очередь по причине невозможности залоговых форм со-
четаться со всеми глагольными основами, большинством исследователей
чувашского языка не признается словоизменительной категорией. И если
в более ранних трудах еще встречается сам термин «залог», то в совре-
менных грамматических исследованиях, как правило, это понятие уже
отсутствует, подобные формы обычно указываются в разделе глагольно-
го словообразования [12. С. 250–251]. При этом случаи лексикализации
глагольных форм с некоторыми залоговыми аффиксами (прежде всего,
понудительного и взаимно-совместного залога), которые характерны
для большинства тюркских языков, приводятся в пример как доказатель-
ство словообразовательной природы залога в чувашском языке, что, по-
нашему мнению, в корне неправильно, так как в этих случаях залоговая
семантика исчезает уже полностью. При функционально-семантическом
Actual Problems of Turkic Studies 61
подходе к изучению залоговых форм в чувашском языке в первую оче-
редь исследуется их внутреннее содержание, т. е. значения, которые они
передают, а также те семантические факторы, которые позволяют или,
наоборот, не позволяют глагольным основам принимать аффиксы зало-
гов. Совершенно очевидно, что такие глагольные формы, как хатĕрлен —
«готовиться», суйлан — «выбираться», калаç — «разговаривать», пал-
лаш — «знакомиться», тултар — «наполнить», култар — «рассмешить»,
образованные от соответствующих глагольных основ — хатĕрле — «го-
товить», суйла — «выбирать», кала — «говорить», палла — «быть знако-
мым», тул — «наполняться», кул — «смеяться», в результате механизма
преобразования исходной основы не образуют нового вещественного
значения, они привносят в нее лишь дополнительные значения. И такого
рода преобразование должно трактоваться как словоизменительная опе-
рация. Следовательно, категорию залога в чувашском языке необходимо
выделять в качестве отдельной словоизменительной категории глагола.
Формально-описательный подход к истолкованию фактов чувашско-
го языка в области глагольной морфологии, по-нашему мнению, значи-
тельно сузил рамки исследований, ограничив их в основном синтетиче-
скими формами передачи словоизменительных значений (аффиксами).
В тюркологии широко распространен стереотип, в соответствии с ко-
торым агглютинативные языки (к числу которых относятся и тюркские)
с точки зрения грамматического способа выражения значений являются
языками синтетического типа. Между тем, формы, образуемые при по-
мощи вспомогательных слов (так называемые аналитические формы),
также достаточно широко распространены в тюркских языках, в част-
ности в чувашском. Поскольку подобные формы долгое время не при-
знавались учеными в качестве полноценных членов морфологической
системы чувашского языка, они всегда были на периферии граммати-
ческих исследований. Функционально-семантический подход позволя-
ет по-другому взглянуть на роль и место аналитических форм глагола
в чувашском языке. Учитывая, что с точки зрения их семантического со-
держания и функционального назначения вспомогательные слова, уча-
ствующие в создании аналитической формы, полностью соответствуют
аффиксам, напрашивается вывод, что они могут наравне с синтетически-
ми формами присутствовать в системе словоизменительных категорий.
Такого рода подход изменит существующую в современных грамматиках
чувашского языка схему описания категорий глагола.
Прежде всего, в ряд глагольных словоизменительных категорий необ-
ходимо включить категорию аспектуальности, которая, во-первых, из-за
разнообразия грамматических способов выражения, а во-вторых, из-за
62 Актуальные вопросы тюркологических исследований
преобладания аналитических форм передачи акционсартовых значений
никогда не признавалась в качестве отдельной категории глагола. В рабо-
тах чувашских языковедов эти формы представлены как составные гла-
голы (чув. хутлă глаголсем) и их описание, как правило, ограничивается
лишь списком вспомогательных глаголов [7. С. 179–180]. Между тем, по-
добные значения в чувашском языке передаются целым рядом форм. В их
числе аффиксы -кала/-келе и -ала/-еле, и аналитические формы, образу-
емые сочетаниями аффиксов причастия с показателем -акан/-екен, дее-
причастий с показателями -а/-е и -са/-се со вспомогательными глаголами.
При этом последняя из вышеуказанных аналитических форм наиболее
продуктивна и распространена в речи: çыр — «писать» / çыркала — «по-
писывать»; вула — «читать» / вулакала — «почитывать»; ху — «гнать»
/ хăвала — «гонять»; чав — «копать» / чавала — «раскапывать»; кил —
«приходить» / килекен пул — «начинать приходить»; вырт — «лежать» /
вырта пар — «лежать долго»; ыйт — «спрашивать» / ыйтса ил — «вы-
просить»; çывăр — «спать» / çывăрсакай — «заснуть»; чуп — «бежать» /
чупса кил — «прибежать» и т. д. Нами выявлено четыре группы акцион-
сартовых значений, передаваемых указанными выше формами: количе-
ственные значения (значения начала и завершения действия), качествен-
ные значения (интенсивность, продолжительность, кратковременность),
векторные значения (направление движения) и значения эготива и адрес-
сива (действия, совершаемые для себя или для других лиц). Количество
вспомогательных глаголов, которые полностью либо частично потеряли
свое основное лексическое значение и приобрели способность переда-
вать служебные акционсартовые значения, в чувашском языке весьма
велико. По нашим подсчетам их более сорока. В этом ряду присутству-
ют глаголы, относящиеся к следующим семантическим группам: глаголы
движения, глаголы чувственного восприятия, глаголы воздействия на
предметы, глаголы статики и др. На их сочетаемость с глаголами, высту-
пающими в качестве знаменательных компонентов аналитических форм,
влияют различные семантические факторы, выявление которых возмож-
но в результате подробного исследования данной категории чувашского
глагола.
Описание категории причастия в исследованиях по чувашскому
языку также вызывает вопросы. При ее рассмотрении с точки зрения
функционально-семантического анализа выясняется, что формы, кото-
рые традиционно называются причастиями, на самом деле имеют боль-
шую функциональную нагрузку, их сущность значительно превышает
рамки понятия, обычно обозначаемого термином «причастие». Среди
ряда форм, традиционно определяемых в чувашском языкознании как
Actual Problems of Turkic Studies 63
причастия, можно выделить следующие основные формы: с показа-
телем -нă/-нĕ (причастие прошедшего времени), с показателем -акан/-
екен(причастие настоящего времени), с показателем -ас/-ес(причастие
будущего времени) и с показателем -–малла/-мелле (причастие должен-
ствования) [11. С. 266–280]. Среди этих форм понятию «причастие» бо-
лее-менее соответствует форма с показателем -акан/-екен, называемая
в грамматиках причастием настоящего времени. Все остальные формы
помимо адъективной функции могут выполнять функции предикатива,
субстантива (в сочетании с аффиксами вторичной репрезентации -и и
-скер), адвербума (в сочетании с падежными аффиксами и послелогами).
При этом выполнение ими функций предикатива и адвербума в речи
более распространено. По сути можно говорить о том, что выполнение
этими формами функции адъектива вторично по отношении к функци-
ям предикатива и адвербума: Вăл ĕнер Мускавран таврăннă «Он вчера
вернулся из Москвы»; Ман пирки лайăх çырнăшăн тавах сана «Спасибо
тебе, что хорошо написал обо мне»; Паян ман шкулакаяс «Сегодня мне
надо в школу идти»; Урăх пăхасчĕ «Надо было ему еще раз посмотреть»;
Ача ӳкесрен хăрарăм «Я испугался, что ребенок упадет» и т. д. Что касает-
ся формы с показателем -малла/-мелле, то, на наш взгляд, она представ-
ляет собой прежде всего форму долженствовательного наклонения, так
как функция предикатива является ее основной функцией: Сан ыранман
пата килмелле «Ты должен завтра прийти ко мне». Это подтверждает тот
факт, что функцию адъектива она выполняет только в сочетании с по-
казателем вторичной репрезентации (субстантиватором) -и: вуламалли
кĕнеке «книга, которую надо прочитать».
Включение аналитических форм и сочетаний синтетических форм
в систему категории наклонения в чувашском языке несколько видоиз-
менит существующую схему форм с модальными значениями. В соответ-
ствии с нынешним подходом к описанию этой категории в чувашском
языкознании, к ряду форм косвенных наклонений относятся: формы по-
велительного наклонения, формы сослагательного наклонения и формы
уступительного наклонения [12. С. 368–374]. Но при функционально-се-
мантическом подходе этот ряд может быть пополнен еще формами жела-
тельного и долженствовательного наклонений. Желательное наклонение
конституируется при помощи трех форм — двух аналитических и одной
синтетической формы. Синтетическая форма представляет собой соче-
тание показателей так называемого причастия будущего времени -ас/-ес
и показателя причинно-целевого падежа -шăн/-шĕн: Вăл çак кĕнеке питĕ
вуласшăн «Он очень хочет прочитать эту книгу». К аналитическим фор-
мам, передающим значение желательности, относятся: форма с показате-
64 Актуальные вопросы тюркологических исследований
лем -ас/-ес + вспомогательный глагол кил — «приходить»: Ман ку фильм
пăхас килет «Я хочу посмотреть этот фильм»; и форма с показателем
-ас/-ес + вспомогательный глагол те — «говорить»: Эпир паян тухса каяс
тетпĕр «Мы сегодня хотим уехать». К долженствовательному же накло-
нению относятся: уже рассмотренная нами выше форма с показателем
-малла/-мелле и аналитическая форма с показателем -ас/-ес + вспомога-
тельный глагол пул: Пуху хыççăнман киле каяспулать «После собрания
мне нужно идти домой».
Сказанное подтверждает важность и значение использования функ-
ционально-семантического подхода к изучению глагольной морфологии
в чувашском языке. Наряду с перечисленными выше вопросами в обла-
сти словоизменительных категорий чувашского глагола существуют и
другие вопросы, связанные с такими категориями, как категория време-
ни, категория вторичной репрезентации, категория статуса и др., адек-
ватное решение которых возможно только на базе функционально-се-
мантического анализа.

Литература
1. Андреев В.А. Очерки по функциональной грамматике чувашского язы-
ка: категория склонения имени существительного. Чебоксары: Изд-во
Чувашского университета, 2000.
2. Андреев И.А. Причастие в чувашском языке. Чебоксары: Чувашгосиз-
дат, 1961.
3. Андреев Н.А. Чăвашчĕлхин стилистики. 2-мĕш пайĕ. Морфологи. Шу-
пашкар: Чăваш АССР кĕнеке изд-ви, 1964.
4. Ашмарин Н.И. Материалы для исследования чувашского языка. Ч. 2.
Учение о формах (морфология). Казань, 1898.
5. Ашмарин Н.И. Опыт исследования чувашского синтаксиса. Ч. 1. Ка-
зань, 1903; Ч. 2. Симбирск, 1923.
6. Гузев В.Г. Очерки по теории тюркского словоизменения: глагол (на ма-
териале староанатолийско-тюркского языка). Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.
7. Егоров В.Г. Глагол // Материалы по грамматике современного чуваш-
ского языка. Чебоксары: Чувашгосиздат, 1957. С. 151–240.
8. Иванов С.Н. Курс турецкой грамматики. Ч. 2. Грамматические катего-
рии глагола: учебное пособие. Л.: Изд-во ЛГУ, 1977.
9. Иванова А.М. Проблемы морфосинтаксиса в чувашском языкознании.
Типолого-контрастивный аспект. Чебоксары: Изд-во Чувашского уни-
верситета, 2011.
10. Насилов Д.М. Проблемы тюркской аспектологии. Акциональность. Л.:
Наука, 1989.
Actual Problems of Turkic Studies 65
11. Павлов И.П. Хальхи чăваш литературă чĕлхи. Морфологи. Шупашкар:
Чăваш АССР кĕнеке изд-ви, 1965.
12. Сергеев Л.П., Андреева Е.А., Котлеев В.И. Чăвашчĕлхи. Шупашкар:
Чăваш кĕнеке изд-ви, 2012.
13. Тумашева Д.Г. Татарский глагол (Опыт функционально-семантиче-
ского исследований грамматических категорий). Казань: Изд-во Ка-
занского университета, 1986.

Н.А. Матушкина*

К вопросу о функциональных
особенностях тюркских деепричастий
(на материале якутского языка)

Прежде чем непосредственно обратиться к функциональным особен-

ностям и характеристикам деепричастий, необходимо еще раз остано-
виться на самом понятии деепричастия. К этому, как показывает прак-
тика, располагает как собственно якутский материал, так и материал
всех прочих агглютинативных языков. В отечественной лингвистике дее-
причастие традиционно понимается как глагольная форма, обладающая
значением «второстепенного» или «добавочного» действия, примыкаю-
щего к главному действию [1. С. 125]. Подобная трактовка кажется не
совсем корректной, по крайней мере, по отношению к тюркским языкам,
во многих из которых присутствуют деепричастные формы, передающие
гомогенные, последовательные действия по отношению к так называе-
мому «главному»; так, например, в турецком языке подобным значением
обладает форма -(y)Ip, а якутском языке — форма -ан:
Дьиэлээх киһи таһырдьа тахсан, ампаартант муус уутун биэдэрэҕэ
кутан дьиэҕэ киллэрдэ уонна чаанньыгы уунан толорон, оргутаары уокка
холбоото [10].
Дьиэлээх киһи таһырдьа тахс-ан ампаар-тан муус уу-тун
Хозяин человек наружу выходить-АН амбар-ABL лед вода-POSS.3SG.ACC
биэдэрэ-ҕэ кутан дьиэ-ҕэ киллэр-дэ
ведро-DAT наливать-АН дом-DAT вносить-PST.3SG

*Кандидат филологических наук, доцент кафедры тюркской филологии Санкт-

Петербургского государственного университета.
66 Актуальные вопросы тюркологических исследований
уонна чаанньыг-ы уу-нан толор-он, оргут-аары уок-ка холбоо-то.
затем чайник-ACC вода-INS наполнять-ОН кипятить-ADP огонь-DAT
ставить-PST.3SG
«Хозяин вышел наружу, налил в ведро ледяную воду из амбара, занес
в дом и, наполнив водой чайник, поставил на огонь, чтобы вскипятить».
Рассматривая примеры подобного рода, крайне сложно говорить
о второстепенности действия, называемого деепричастием, оно, скорее,
представляется равным по значимости предшествующим событиям.
С функционально-семантической точки зрения наиболее целесообраз-
ным кажется такой подход, при котором в категорию деепричастий объ-
единяются все глагольные формы, значением которых является оккази-
ональное представление действий в виде разного рода обстоятельств,
передающих информацию о месте, времени, причине, условии, способе
протекания действия и т. д.
Такой подход ставит нас перед необходимостью уточнить состав ка-
тегории деепричастий в рассматриваемом языке. В якутском языке тра-
диционно выделяют следующие деепричастия: 1) -ан; 2) -а (-ыы); две
отрицательные формы 3) -ымына; 4) -бакка; 5) -аары / -ымаары; 6) -аат;
7) -бытынан; 8) -бычча [3. С. 240]. Если же признавать деепричастием лю-
бую форму, значением которой является репрезентация действия в виде
обстоятельства, нельзя не отнести к деепричастным формам якутского
языка также формы -даҕына и -дар, которые принято считать формами
условного наклонения глагола.
В значении данных форм заключена способность представлять дей-
ствие в виде условия (реального или нереального), необходимого для
того, чтобы произошло некоторое другое событие:
Үөрэхпин бүтэрдэрбин, дойдубар үлэлии тахсыам этэ
Үөрэх-пин бүтэр-дэр-бин,
Учеба-POSS.1SG.ACC заканчивать-ДЭР-1SG
дойдубар үлэл-ии тахсыам.этэ
родина-POSS.1SG.DAT работать-ADP ехать-SBJV.1SG
«Если бы я закончил учебу, то поехал бы на родину работать».
Сарсын үчүгэй күн буоллаҕына, отоннуу тахсыахпыт
Сарсын үчүгэй күн буол-лаҕына отонн-уу тахс-ыах-пыт
Завтра хороший день быть-ЛАҔЫНА собирать. ягоды-ADP ехать-FUT-1PL
«Если завтра будет хороший день, поедем по ягоды» [3. С. 325–326].
Условие же, в свою очередь, следует понимать именно как разновид-
ность обстоятельства, которое, исходя из классического определения,
есть не что иное, как «совокупность конкретных условий, в которых со-
вершаются, происходят какие-либо явление, процессы; события, факты,
Actual Problems of Turkic Studies 67
связанные с чем-нибудь, сопутствующие, сопровождающие что-либо
или вызывающие появления чего либо…» [8. С. 399]. Соответственно
указанные формы необходимо относить к деепричастным в силу их ком-
муникативного предназначения.
Обстоятельственными значениями обладают также получившие ши-
рокое распространение как в якутском языке, так и в других тюркских
языках сложные лексико-морфологические формы, так называемые
обстоятельственные конструкции — субстантивно-адъективных фор-
мы с показателями падежей в сочетании с послелогами. В образовании
подобных конструкций участвуют все без исключения субстантивно-
адъективные формы якутского языка (традиционно называемые при-
частными), конструкции весьма многочисленны и используются для пе-
редачи достаточно широкого спектра смыслов. Например, конструкция
-бытынкэннэ обладает временным значением предшествующего дей-
ствия. Конструкция -быккадылы обладает сравнительным значением —
явление или событие, называемое глагольной словоформой в составе
данной конструкции является гипотетическим объектом сравнения для
какого-либо другого события, выраженного обстоятельственным уточ-
няемым.
С учетом указанных уточнений категория деепричастий (или же
форм с обстоятельственным значением) во всех тюркских языках зна-
чительно расширяется, в отношении многих тюркских языков, в част-
ности якутского, еще только предстоит провести работу по описанию
и классификации основных обстоятельственных конструкций. Однако
уже на основании имеющегося материала представляется возможным
выделить рассматриваемые ниже функциональные свойства тюркских
деепричастий.
1. Тюркские деепричастия не содержат в своем значении информации
о производителе действия (не имеют агентивного значения), а потому
могут выступать в качестве вершины абсолютных деепричастных оборо-
тов, т. е. таких, где производитель действия, называемого деепричастной
формой, не совпадает с производителем уточняемого действия:
Мин үөрэх аhыллан интернакка олоро барбытым [3. С. 243].
Мин үөрэх аhылл-ан интернак-ка олор-о бар-быт-ым
1SG учеба начинаться-АН интернат-DAT жить-ADP ехать-PST-1SG
«поскольку учеба началась, я поехал жить в интернат».
2. В состав деепричастий в тюркских языках нередко входят финит-
ные формы, обладающие обстоятельственным значением. Несмотря на
то, что деепричастие традиционно рассматривается как инфинитная, не-
предикативная форма [1. С. 125], определение деепричастия как формы
68 Актуальные вопросы тюркологических исследований
с «обстоятельственным» значением не подразумевает исключительно
инфинитный характер данных форм. Если последовательно исходить из
функциональной природы деепричастия, то приходится признать, что
имеющиеся в некоторых языках финитные формы с обстоятельствен-
ным значением, такие как, например, -(A/I)r -mAz «как только…», -DI
-mAdI «перед тем, как», -DI mI «стоит только…» в турецком языке также
следует относить к деепричастным. К финитным деепричастным формам
часто приходится относить формы со значением условия, традиционно
выделяемые в условное наклонение. Это форма -sA в турецком языке и
аналогичная ей форма с показателем -дар якутского языка. Данные фор-
мы по функциональному признаку (передача условия как одной из раз-
новидности обстоятельства) необходимо включать в категорию деепри-
частия.
3. В значении некоторых деепричастий имеется также указание на
время протекания действия-обстоятельства, однако деепричастия не со-
держат в себе «абсолютных временных сем» [5. С. 91], не обладают не-
зависимой категорией времени [11. С. 14]. Это значит, что временное
значение деепричастных форм указывает на соотношение времени про-
текания действия-обстоятельства со временем совершения уточняемого
действия. При этом зависимое действие может быть одновременным,
предшествующим или последующим по отношению к главному, уточня-
емому действию. Это справедливо в том числе в отношении финитных
деепричастных форм.
4. Деепричастные формы, обладающие самым широким значени-
ем образа действия, имеют тенденцию входить в состав аналитических
образований с акционсартовыми значениями, так называемых анали-
тических конструкций (словоформа с деепричастным показателем в
сочетании с глаголом-модификатором). Эти формы, достаточно много-
численные в тюркских и других агглютинативных языках, наряду с ви-
довыми глагольными формами включают в состав глагольной категории
аспектуальности [4. С. 132–133; 12. С. 27–38; 6. С. 141–159]. Они являются
носителями акционсартовых (акциональных) значений, представляю-
щих собой результат «оязыковления» объективно присущих процессам
второстепенных качественных или количественных свойств [4. С. 132–
139]. К акционсартам относят, например, такие значения, как «начина-
тельность», полная завершенность действия, динамичность, многократ-
ность и т. д.
Считается, что в данном случае имеет место формальное использо-
вание показателей деепричастных форм, без обращения к их значению;
однако вероятно также, что в высшей степени абстрактное значение об-
Actual Problems of Turkic Studies 69
раза действия, присущее некоторым деепричастиям, располагает к их ис-
пользованию в такого рода конструкциях. В аналитических конструкци-
ях чаще всего используются формы с наиболее абстрактным значением
образа действия, например, формы -(y)A, -(y)Ip в турецком языке, дее-
причастия -ан, -а (-ыы) в якутском языке.
Так, например, конструкция -ан бар- указывает на начало действия:
Кутаабыт уота мөлтөөн барда
кутаа-быт уот-а мөлтө-өнбар-да
костер-POSS.1PL пламя-POSS.3SG затухать-ӨН БАР-PST.3SG
«Пламя нашего костра стало затухать» [14. С. 10].
Конструкция -а оҕус- обладает акционсартовым значением, указыва-
ющим на быстроту и поспешность совершаемого действия:
Людкин бэрт түргэнник тревоганы оҥоро охсубута
Людкин бэрт түргэнник тревога-ны оҥор-о охсу-бута
Людкин очень быстро тревога-ACC поднимать-О AUX-PST.3SG
«Людкин очень быстро поднял тревогу» [14. С. 18].
5. Некоторые деепричастия употребляются в удвоенном или парном
виде, в этом случае они чаще всего передают информацию об образе
действия. В якутском языке в удвоенном виде употребляются деепри-
частные формы с показателями -ан и -а (-ыы). Удвоенное употребление
зачастую указывает на продолжительность, многократность и интенсив-
ность действия, называемого обстоятельством, а также на повторяемость
и многократность:
Бөх кыратык хамсы-хамсыы үллэҥнээбитэ [14. С. 6].
Бөх кыратык хамс-ы-хамс-ыы үллэҥнээ-битэ.
Комок потихоньку ворочаться-Ы-ворочаться-ЫЫ подниматься-
PST.3SG
«Комок, потихоньку ворочаясь, стал подниматься».
Парное употребление также указывает на интенсивность действия,
глаголы-синонимы как бы дополняют значение друг друга:
«Зверев С.А. … бу аар тайҕаҕа кини үйэтин улахан аҥарын бултаан — алта-
ан, ыллаан — туойан, отун- маhын кытта кэпсэтиhэн сырыттаҕа» [7. С. 18].
Зверев С.А. … бу аар тайҕа-ҕа кини үйэ-тин улахан
Зверев С.А. этот священный тайга-DAT3SG жизнь-POSS.3SG.GEN
больший
аҥар-ын булт-аан– алт-аан, ылл-аан – туой-ан
половина-POSS.3SG.ACC охотиться-ААН промышлять-ААН воспе-
вать-ААН восхвалять-АН
от-ун- маh-ын кытта кэпсэтиh-эн сырыт-таҕ-а.
растения-POSS.3SG.ACC с разговаривать-ЭН ходить-SAF-POSS.3SG
70 Актуальные вопросы тюркологических исследований
«Зверев С.А. … большую часть своей жизни он бродил по этой свя-
щенной тайге, охотясь и промышляя, воспевая и восхваляя (ее) и раз-
говаривая с растениями».
Удвоенное или парное употребление деепричастий характерно для
многих тюркских языков, и, также, для монгольского языка.
6. В якутском языке так же, как и в некоторых других тюркских язы-
ках, присутствуют деепричастные формы, способные употребляться
с показателем падежа в сочетании с послелогом. В якутском языке это
форма -aaт в сочетании с послелогом -кытта, использующаяся в тех слу-
чаях, когда производитель действия, выраженного деепричастной фор-
мой, не совпадает с производителем действия, переданного финитной
глагольной формой. Е.И. Убрятова связывает возможность такого упо-
требления формы -аат с ее «причастным происхождением» [13. С. 315].
Ааны аhааккын кытта, уорааннаах салгын уолугуҥ үүтүнэн киирэр [3.
С. 251].
Аан-ы аh-ааккын кытта, уорааннаах салгын
Дверь-ACC открывать-ААТ.POSS.2SG КЫТТА холодный воздух
уолуг-уҥ үүт-үнэн киир-эр
грудь-POSS.2SG дыра-POSS.3SG.INS входить-PRS.3SG
«Как только ты открываешь дверь, холодный воздух проникает через
твою грудь».
Сочетания деепричастных форм с показателями падежей и послело-
гами встречаются также в башкирском и тувинском языках, подобный
пример есть также в турецком языке: деепричастие -(y)AlI, способное
употребляться в конструкции с показателем исходного падежа и после-
логом beri, -(y)AlIdAn beri — обе формы имеют значение «начального
предела уточняемого действия» [5. С. 144].
7. Собственно деепричастные формы зачастую обладают достаточно
широким значением, позволяющим передавать большой спектр смыс-
лов, тогда как для передачи более узких, специфицированных смыслов,
связанных с указанием относительного времени, временного предела,
объекта сравнения и т. д., используются именно обстоятельственные
конструкции.
В якутском языке, например, весьма абстрактными значениями об-
ладают деепричастные формы -ан и -а, а также отрицательные формы —
-ымына и -бакка. Они способны представлять в виде обстоятельства
действие, предшествующее и совпадающее по времени с действием,
называемым уточняемым глаголом, передавать множество различных
смыслов — образ действия, причину или цель.
Что же касается обстоятельственных конструкций якутского языка, то их
Actual Problems of Turkic Studies 71
относительные временные значения, как правило, весьма конкретизированы:
-бытыттан ыла представляет одно событие в качестве исходной точ-
ки для начала другого события, выраженного уточняемым: тахсыбытыт-
таныла «с тех пор, как он вышел»;
-даҕын утаа «после того, как» указывает на то, что действие, пред-
ставляемое в виде обстоятельства, предшествует другому действию;
конструкция -ыар диэри (с показателем дательного падежа) имеет
значение предела в будущем — «до тех пор, пока»;
конструкция -ыан иннинэ имеет обстоятельственное значение пред-
шествования уточняемому событию — «до того, как».
Также весьма распространены конструкции, значением которых яв-
ляется представление действия в виде объекта сравнения для какого-
либо другого события, выраженного обстоятельственным уточняемым:
-ар(ын)/-бытын курдук; -арга/-быкка дылы.
8. Отличительной особенностью деепричастий якутского языка счи-
тается их способность принимать личные показатели.
Е.И. Убрятова объясняет этот факт влиянием эвенкийского языка, в
котором деепричастия также имеют личное оформление [13. С. 316–317].
О.Н. Бетлингк применительно к форме -ан считает это явление следстви-
ем того, что в прошлом данная форма была причастной [2. С. 413], о чем
свидетельствуют спорадически встречающиеся случаи употребления
данной формы в функции определения: көрдөрөн агитация «наглядная
агитация». Достаточно распространенным является также убеждение,
что все деепричастные формы исторически восходят к причастным или
другим именным глагольным формам [9. С. 79]. Следует отметить, что
в современном якутском языке подобное оформление деепричастных
форм встречается сравнительно нечасто.

Литература
1. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Советская эн-
циклопедия, 1966.
2. Бетлингк О.Н. О языке якутов / пер. В.И. Рассадина. Новосибирск:
Наука, Сиб. отделение, 1989.
3. Грамматика современного якутского литературного языка / под ред.
Е.И. Коркиной, Е.И. Убрятовой, Л.Н. Харитонова. Т. I. М.: Наука,
1982.
4. Гузев В.Г. Очерки по теории тюркского словоизменения: глагол (на ма-
териале староанатолийско-тюркского языка). Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.
5. Дениз-Йылмаз О. Категория номинализации действия в турецком язы-
ке. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2005.
72 Актуальные вопросы тюркологических исследований
6. Дубровина М.Э. Категория аспектуальности языка древнетюркских ру-
нических памятников // Очерки по теоретической грамматике восточ-
ных языков: существительное и глагол. СПб., 2011. С. 141–159.
7. Зверев Д.С. А ҕамтуhунанаманөс (Зверев Д.С. Слово о моем отце).
Якутскай к., 1995. С. 18.
8. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. М.: Наука, 1975. СПб.:
Изд-во СПбГУ, 2006.
9. Коркина Е.И. Деепричастия в якутском языке. Новосибирск: Наука,
1985.
10. Скрябин В.В. (Идэлги) Кырыыстаахкыраабытынкурдук. (Как будто
кто-то проклял) // URL:http://wiki.sakhatyla.ru/wiki/Кырыыстаах_кы-
раабытын_курдук...
11. Телицин. Н.Н. К характеристике деепричастий в древнеуйгурском
языке // Советская тюркология. Баку, 1987. № 6.
12. Ульмезова Л.М. Категория аспектуальности в карачаево-балкарском
языке // Вестник СПбГУ. Сер. 13. Вып. 2. 2012. С. 27–38.
13. Убрятова Е.И. Исследования по синтаксису якутского языка. Ново-
сибирск: Наука, 2006.
14. Хотугу сулус (Полярная звезда. Якутский художественно-литератур-
ный альманах, выходящий один раз в два месяца). Якутскай к.: САССР
ГОСИЗДАТА ЯКУТСКАЙ, 1945.

Е.А. Оганова*

Из опыта преподавания турецкого глагольного

имени на -mA русскоязычным студентам

Одной из сложных грамматических тем в курсе турецкой грамматики

является изучение значения и функций глагольного имени на -mA (в турец-
кой лингвистике укоренилась традиция использовать для имени на -mA